Неоконченный романс

Ее папашка с видеокамерой на плече в окружении передовой школьной общественности прошествовал в кабинет директора. Следом за ними прошли Алексей в светлом летнем костюме и профсоюзный босс поселка, грузный, с переваливающимся через брючный ремень основательным брюшком Симонян Георгий Георгиевич. В народе его звали просто Жор Жорычем, намекая на его недюжинный аппетит.

— Все, пропал твой батя, теперь его до вечера не увидишь, тем более Жор Жорыч здесь пасется. — Выглядывавшая из-за ее плеча Верка была уже в курсе всех событий. Правда, о вечеринке Лена предпочла умолчать, справедливо решив, что и так слишком много рассказала.

Праздник, как всегда, растянулся. Поздравляющие сменяли друг друга: первоклассники, первая учительница, последняя учительница, одна мама, другая, тихие всхлипывания расчувствовавшихся учительниц и родителей. Лена знала, что и ей предстоит точно такое же испытание на следующий год, и стойко сносила все тяготы школьного торжества.

Наконец слово предоставили директору лесхоза.

Ее десятиклассницы подались вперед, чуть не отдавив ей ноги: «Смотри, Людка, какой красавчик!»

Девчонки торопливо зашептались. Лена про себя усмехнулась — и эти туда же! Медом этого мужика намазали, что ли? Ишь как ее соплюшки на него среагировали.

Между тем сам источник женских волнений о чем-то говорил со школьного крыльца, улыбаясь широкой, открытой улыбкой.

— Вот тебе и унтер Пришибеев, смотри, как улыбается обалденно, — прошептал кто-то из молодых учителей за спиной.

Сама она не понимала ни слова. На крыльце стоял совершенно иной, незнакомый ей мужчина. С трудом верилось, что это он так жадно целовал ее вчера, предлагал стать любовницей.

Затаив дыхание, она наблюдала, как он принял цветы и, наклонившись, поцеловал хорошенькую выпускницу в щеку. Девчонка зарделась, а школа взорвалась криками, свистом и оглушительным хлопаньем в ладоши.

Отец шнырял с камерой по площадке, потом снял общий план. Лена поняла, что он доволен: по-дружески о чем-то переговорил с директором школы, а с Симоняном обменялся крепким рукопожатием.

Уже из учительской она видела, как гостей торжественно проводили до служебной директорской «Волги». Отцу тоже вручили цветы, и он, не зная, что с ними делать, сунул букет в руки Зотихе. Пышнотелая дама в черном гипюровом платье важно процокала на высоченных каблуках в машину, нежно прижимая к груди неожиданный подарок от столичного гостя.

Через два часа Лена вернулась домой, но отца конечно же не обнаружила, перемыла грязную посуду, которую он оставил в раковине, перекусила, на скорую руку приготовила обед. Отца все не было. Эльвира Андреевна выпустила на улицу Флинта и отправилась с ним прогуляться в рощу. Несколько раз она останавливалась и поглядывала на спуск с горы. Наконец послышалось рычание мотора. Запыленный джип остановился напротив дома.

Отец, усталый, голодный, но со счастливой улыбкой ввалился в гостиную. Поздоровавшись, он пристроил чехол с видеокамерой в углу, тут же поставил увесистую спортивную сумку. Поцеловав Лену в щеку, Максим Максимович отправился мыться и переодеваться. За обедом он без конца шутил, рассказывая, как знакомился с поселком. Оказывается, ему многое удалось сегодня отснять, побывал он и в цехах, и в мастерских, отдал должное конторским красавицам и исчадию ада — Митрофану. После школы они с Алексеем успели съездить на пасеку, и отец заставил дочь попить чаю со свежим цветочным медом, баночку которого получил в подарок.

После обеда они перешли на балкон мансарды.

Максим Максимович с удовольствием взирал на лежащий внизу Привольный.

— Теперь я тебя начинаю понимать, дочь. Люди здесь чудесные, открытые, честные. Природа великолепнейшая! Здесь, наверное, на пенсии жить одно удовольствие. Всю жизнь мечтал о таком вот благословенном уголке!

— За чем же дело стало? Перебирайтесь ко мне.

Места на все семейство с лихвой хватит.

— Честно говоря, дочура, я приехал сюда с конкретным заданием: бабушка и мама строго-настрого приказали мне забрать тебя, как они выразились, из сибирской ссылки. И действительно, все родственники в Москве, в газету тебя с распростертыми объятиями возьмут, я уже говорил с редактором. — Отец умоляюще посмотрел на дочь. — Пойми, бабушка уже старенькая, мама постоянно украдкой плачет.

Пожалей их, дочка.

— Папа, почему вы не хотите меня понять? Я ведь уехала не из-за того, что Сережа погиб. Я от себя, той прежней, избалованной, привыкшей, что все легко дается, убежала.

Лена встала и подошла к перилам балкончика.

— Конечно, я не спорю, кое-что в газете у меня стало получаться, да и во второй раз могла бы выйти замуж. Но здесь я многое поняла. Вы все там или витаете в облаках, или уж слишком роете, все чернуху какую-то выискиваете. Здесь же люди такие, какие они есть: любят так любят, ненавидят так ненавидят. — Лена улыбнулась. — Тут даже слухи нечто совсем другое, чем шушуканье за твоей спиной в Москве. Я всегда могу сказать все, что я думаю, и меня поймут. А ты, папа, можешь ли сказать громко, честно, ничего не боясь, о том, что знаешь? Вряд ли.