Неонигилизм

Один из этих путей — индивидуалистический имел в виду, как всякий анархизм — будущее, рисовавшееся, все-таки, общежитием в котором максимум свободы оставался за личностью, а минимум за обществом.

Но от этого дело не изменялось, т. к. полной абсолютной свободы, о которой мечтают анархо-индивидуалисты, в каком бы разсвободном общежитии они не находились, достигнуть и представить себе, научно-разумно, нельзя и оставалось лишь верить, т. е. не доказывая, допускать возможное идеальное будущее, не давая ему резкого, конкретного содержания.

Здесь они вполне оставались и остаются утопистами.

И если правые партии, в особенности марксисты меньшевики и народники тянут за собой непосильный груз „исторической необходимости“ и „реального соотношения сил“ и под этой каторжной тяжестью спотыкаются, ползут назад, вниз и сами себя „одергивают“ и стопорят, то анархо-индивидуалисты, бременем веры в „будущую социальную гармонию“, разрешающую все спорные неразрешимые вопросы сегодняшнего — раздавлены и прижаты к земле.

Их попытка рваться в облака напоминает во всяком случае не Икара, все-таки немного, но поднявшегося ввысь, а того первобытного пилота, который одев непосильного веса крылья ринулся с вершины и погиб, раздавленный своим собственным изобретением.

Не внизу и не вверху, не в прошлом и не в будущем спасение личности, оно лишь в текущем, в настоящем.

Все их опыты имеют, в своей основе, филантропию, т. е. облагодетельствование будущего индивида и общества.

Но как ясно, что мы не можем руководствоваться идеалом прошлого, так должно бы быть очевидным нелепость рисовать себе будущее по нашему трафарету и плану: для будущего — мы только прошедшее.

Люди будущего будут смеяться, быть может, над нашим желанием их облагодетельствовать; их самоидеал, будет так далек от нашего, что мы не сможем быть даже, той навозной кучей, годной для удобрения будущей гармонии, над чем так иронизировал Достоевский.

Поклонение прекрасному будущему раю и наши жертвы ему есть худший вид идолопоклонства с человеческим самоподаянием, самоубийством.

Работа на будущее есть совместимость в индивиде двух психологий — Каина и Авеля, в которой, я, революционер, являясь в принципе всегда Авелем осужденным на заклание, становлюсь одновременно своим собственным Каином.

Может ли такая двуликая психика, всецело, в настоящем развернуть свои силы, желания, страсти; может ли такая личность одним взмахом удара разрушить стальную стену своей тюрьмы? — Нет! Подняв руку для удара, своим разумом, начинает оценивать объективность факта, который она вздумала низвергнуть и ее рука уже задержана и ее удар если и бьет, то только по инерции, в полудара и весь эффект, вся сила исчезает.

Вот эта двуликость и есть тот рычаг, который тянет или вниз, или вверх, когда наслаждаясь будущей картинкой коммунистического рая говоришь: если и не мы, то потомки наши... достигнут желанной цели, и... первая щель для спасения тела найдена, и первый компромисс-оправдание для существования в настоящем, без всякого удовлетворения жизнью и самим собой — открыт.

Так додумались люди до ада и рая, забыв, что мы, здесь, на земле в каждый данный момент не живем и тем даем нашим „альтруистическим“ актом существование и жизнь владыкам, неволе.

Прошлое и будущее — худшие враги свободы, это самые свирепые тираны, из под которых освободиться и есть задача действительного анархиста-неонигилиста.

Цепь причинности должна быть порвана.

В этом коренное разногласие и расхождение анархо-индивидуалистов и неонигилистов.

Пусть же и другие пытаются осуществить свое настоящее, не озираясь назад и не возводя глаз к небу и та надломленность, что появилась у многих, исчезнет; неонигилизм имеет то преимущество перед индивидуализмом, что он в инстинкте и в интеллекте отрицает компромиссы, он не возводит их в принцип, говоря: кусающая собака лучше издохшего льва.

Будущего нет, оно должно воплотиться в нас самих.

Два других пути — синдикалистский и коммунистический имеют один и тот же анархический идеал будущего общественного строя.

Но один из них синдикализм, явно поссибилистичен, несмотря на выдвинутую им теорию „прямого действия“; он признает переходные стадии, эволюцию в борьбе, т. е. революционно-боевую постепеновщину; он приспособляясь к массам гонит ее вперед, но не дальше средней линии сознания массы; он сам базируется на стихийно-революционно-творческом сознании масс.

Синдикализм имеет отцом Маркса и матерью Бакунина, но родившись от них и купаясь в их волнах он выплеснул за борт анархизм настоящего дня, текущего анархического момента; он достиг прямо противоположной цели.