Неоновая Библия

Мы гуляли туда-сюда по Мэйн-стрит весь день, до темноты, но, увы, никогда не заходили в парк и не поднимались на холмы, где было интереснее всего. Я всегда приходил в восторг, когда в витринах что-то менялось, потому что ужасно скучно было неделю за неделей рассматривать одно и то же. Тётя Мэй всякий раз останавливалась у витрины на самом оживлённом углу, и эту витрину мы разглядывали так часто, что её содержимое мне снилось даже чаще, чем поезд. Однажды я спросил тётю Мэй, не надоело ли ей смотреть на одну и ту же рекламу станков для бритья, но она велела мне хорошенько к ней приглядеться: может, я тогда научусь правильно бриться и это мне пригодится в будущем. Как-то раз, уже когда эту рекламу убрали из витрины, я зашёл в комнату тёти Мэй за её очками и заметил на дверце шкафа ту самую фотографию мужчины в майке и с бритвой в руке. Почему-то я не стал спрашивать, как и зачем она там очутилась.

А вообще тётя Мэй меня баловала. Она покупала мне мелкие игрушки и учила разным играм, а ещё брала с собой в кино по субботам. После того как мы посмотрели несколько фильмов с Джин Харлоу, я заметил, что тётя Мэй стала говорить в нос и зачёсывать волосы за уши, так, чтобы они падали на плечи. И ещё у неё появилась манера ходить выпятив живот.

Случалось, она обнимала меня и так притискивала к груди, что я едва не задыхался. Потом целовала меня своим большим ртом и пачкала меня всего помадой. Или сажала на колени и рассказывала мне истории о том, как выступала на сцене, и о своих дружках, и о подарках, которые те ей дарили. Она была моим единственным товарищем по играм, и мы всегда отлично ладили. Так мы и прогуливались: она смешно поджимала зад и выпячивала живот, словно Джин Харлоу на сносях, а я, маленький и хилый, семенил рядом. Незнакомый человек ни за что не подумал бы, что мы родственники.

Мама радовалась, видя, как мы сдружились. Теперь, когда мы с тётей Мэй стали играть вместе, у мамы оставалось больше времени на домашние дела. Иногда тётя Мэй подшучивала надо мной. Она говорила, что когда я подрасту, то смогу стать её дружком. А когда я принимал её слова всерьёз, покатывалась со смеху. И я тоже смеялся, потому что раньше со мной никто не шутил и я ничего не понимал в шутках.

Городок тогда был меньше, чем сейчас: это после войны он подрос. Он и сейчас-то тихий, а вообразите, какой он был тогда. Тётя Мэй была так непохожа на остальных горожан, что, само собой, привлекала всеобщее внимание. Помню, когда она только переехала к нам, все спрашивали маму, кем она нам приходится. Но, хотя теперь тётю Мэй знали все, её никуда не приглашали и женщины не старались с ней подружиться. Мужчины, напротив, всегда любезничали с ней, но отпускали шуточки, когда её не было поблизости. Меня это огорчало, потому что во всём городе не нашлось бы мужчины, который не нравился бы тёте Мэй.

Когда папа не сердился на её манеру говорить и одеваться, он тоже подтрунивал над ней. Мама однажды сказала ему, что тётю Мэй следовало бы пожалеть, а не смеяться над ней. Я удивился. Тётя Мэй вовсе не выглядела несчастной. По крайней мере, на мой взгляд. Я так и заявил маме, но папу это только рассмешило ещё сильнее. Тогда я разозлился на папу и больше не пересказывал ему, о чём говорила со мной тётя Мэй. А он тогда разозлился на меня в ответ, и я подумал, что надо было вообще промолчать. Но всё равно я не считал, что тётю Мэй надо жалеть.

Тётя Мэй сказала, что я делаюсь всё бледнее и бледнее, и мы стали выходить на прогулку каждый день. Мне-то самому казалось, что я становлюсь всё выше, а мои щёки — всё румянее, но других занятий у меня не было, и я ходил с ней. Мы посмотрели фильм с Джин Харлоу и Франшо Тоуном, и после этого тётя Мэй набриолинила мои волосы, повязала мне галстук и сказала, что в целом я на него немножечко похож.

Мы гуляли каждый день, и поначалу мне это нравилось, но вскоре все жители городка стали выходить из домов поглазеть на нас и смеялись, когда мы проходили мимо. Тётя Мэй сказала, что это они от зависти, но всё же наши прогулки на этом прекратились, за исключением воскресных.

Сам того не подозревая, я прославился на весь город лишь потому, что прогуливался вместе с тётей Мэй. Люди начали говорить папе, что его малыш сделался знаменитостью. В том числе поэтому мы с тётей Мэй перестали так часто гулять.

Знакомых в городе у тёти Мэй почти не было, но каким-то образом она узнавала все местные сплетни и даже маме могла порассказать такое, о чём та не слыхала.