Неоновая Библия

Набравшись храбрости, я поднялся по ступенькам. Голова у него оказалась прострелена прямо в том месте, где начинается шея. Кровь пульсирующей струйкой стекала в углубление на верхней ступеньке и собиралась в свежую лужицу поверх маминой крови, засохшей там с вечера. Я привалился к перилам на другой стороне лестницы, подальше от него, и не мог понять, жив он или умер. Кровь всё не останавливалась, и я отвернулся и стал смотреть в гостиную, где на полу у входа в кухню лежало ружьё. Потом я снова перевёл взгляд на него. Струйка крови остановилась, и у меня скрутило живот. Я убил человека.

В доме стоял такой холод, что даже в пальто меня знобило. Я ринулся по коридору второго этажа в комнату с поездом и захлопнул дверь. Потом попытался открыть окно, чтобы впустить хоть немного тёплого воздуха, но раму заклинило. Ноги снова покалывало будто иголками, и я ощутил, как волна этого покалывания пробирается прямо между ними. Снаружи сосны качались на ветру. Солнце заливало всё вокруг светом, и небо было такое голубое, чистое и яркое, что резало глаза. Но в доме было холодно и темно, и хотелось наружу, к теплу и солнцу. Но сначала надо было кое-что сделать.

В комнате, где лежала мама, стало как будто ещё темнее и холоднее. Под одеялом видны были только очертания её ног и головы. Остальное просело и казалось частью матраса, но я-то знал, что она там, и мне было страшно. Не снимая с неё старого одеяла, я просунул под неё руки и поднял её. Она была тяжелее, чем я ожидал, и совсем холодная, и твёрдая, и мне захотелось положить её обратно, вымыть руки и убраться из дома.

Когда я нёс её мимо того места, где лежал священник, край одеяла попал в лужицу крови, и красный след протянулся по ступеням до самой двери кухни, где из красного сделался просто влажным. Чтобы открыть заднюю дверь, пришлось положить маму на пол, и одеяло сползло у неё с ног, и я увидел, какие они тёмные и окоченевшие. Прежде чем поднять её, я снова набросил на них одеяло. От вида сухой коричневой плоти у меня сводило живот.

Засыпав яму за домом, я набросал сверху листвы и хвои, чтобы никто не нашёл и не потревожил могилу. Но холмик всё равно было видно, и я опять взял лопату и разровнял его, рассыпав землю вокруг. Потом снова накидал сверху веток и листьев и решил, что лучше мне уже не сделать.

Я зашвырнул лопату поглубже под дом и уже собрался уходить, но потом вернулся на участок, встал на колени там, где набросал листьев, и помолился. Тени сосен становились всё длиннее. Тогда я понял, что больше тут оставаться нельзя.

Конверт мистера Уильямса так и лежал у меня в кармане пальто. Я вышел с участка, ещё раз оглянулся и зашагал вниз по тропинке. Я шёл через город, здоровался со знакомыми, но больше уже не оглядывался ни на холм, ни на дом, ни на то, что в нём осталось. Выстрела никто не услышал. Дом стоял слишком высоко, к тому же по холмам всегда бродили охотники.

Железнодорожник на станции сказал, что ближайший поезд через полчаса, но не знал, куда он едет. Я сел на скамейку и стал ждать.

Десять

И вот я еду. Светает. С другой стороны вагона в окнах разгорается заря, желтовато-розовая сверху, тёмно-красная у земли. Вагон почти пустой, не считая старухи впереди и солдата наискосок от меня. Ночью мы то и дело останавливались, и люди сходили на станциях.

Уже и не знаю, далеко ли мы теперь от долины, но, судя по всему, проехали прилично. В поезд я сел ещё до темноты, да и ехали мы быстро, хоть и не так быстро, как могли бы: этот поезд явно знавал лучшие дни. Сиденья в вагоне уж точно старые и неудобные, так что поспать не удалось.

Места тут ровные. Ни одного порядочного холма. Никогда не бывал в такой плоской местности, интересно, как людям тут живётся. Наверное, я просто привык к холмам и соснам, а тут даже деревья сплошь низенькие и какие-то приплюснутые, и кажется, будто никакому ветру их не раскачать.

Я не спрашивал кондуктора, куда идёт поезд. Знаю, надо было спросить, но я просто отдал ему конверт с деньгами мистера Уильямса и попросил высадить меня, когда оплаченный проезд закончится. Он пару раз проходил мимо, и я всё ждал, что вот сейчас он остановится и похлопает меня по плечу, но он пока не подошёл, так что, наверное, сколько-то ещё я проеду. Хорошо бы он высадил меня в каком-нибудь большом городе. Всегда хотел увидеть настоящий город, к тому же там можно найти работу и люди не спрашивают лишнего — не то что в долине.

В дом, наверное, уже вошли. Скорее всего, жена священника попросила кого-нибудь пойти его поискать. Но теперь я уже далеко, и мне почти не страшно.

Надо будет написать письмо тёте Мэй. Может быть, когда я узнаю, где нахожусь, и устроюсь на работу, мне удастся отложить денег и поехать в Нэшвилл. Наверное, они подумали, что я туда и уехал, искать тётю Мэй.

Солнце уже поднялось над приземистыми деревьями, и теперь видно, что небо здесь как вчера в долине — такое же голубое и ясное.