Неоновая Библия

Когда рассвело, я понял, что день сегодня будет обычный для ранней зимы, с ярко-голубым небом и пронизывающим ветром. Солнце уже взошло, и я надел пальто, вышел на улицу и сел на ступеньках за домом. Я собирался посидеть на улице и придумать, что делать дальше, но не мог сосредоточиться ни на одной мысли. О чём я только не думал, пока там сидел, но твёрдо решил только одно.

Я достал лопату, которую купил папа в тот год, когда решил засеять свой участок. Она валялась под домом и вся заржавела, а к рукоятке пристала паутина, но я смахнул её обрывком бумаги. Вернувшись на участок, я не сразу решил, где копать: подходящих мест хватало. Наконец я выбрал тенистое местечко между двух красивых сосен, где ветер стихал до лёгкого дуновения. Глина была мягкая, и копалось легко. Только с корнями пришлось повозиться, но их встречалось немного и они хорошо рубились лезвием лопаты. Ветер подбрасывал в яму иголки, шишки и листву с кустов и присыпал листьями растущую кучу глины. Я натыкался и на камни, но больших мне не попалось, только мелкая серая щебёнка.

К тому времени, как я закончил, стало немного теплее, но ветер всё ещё гулял среди сосен. По солнцу я видел, что время уже к полудню. Теперь в яме не осталось теней, кроме тех, что падали от сосновых ветвей, пропали и тёмные двойники, что прятались за стволами сосен. Утро кончилось. Я снова проголодался, пошёл в дом и отыскал на кухне ещё банку консервов. Это оказались помидоры. Я съел их прямо из банки, не разогревая. Им не хватало соли.

В доме было холоднее, чем на улице. Я ведь оставил окна закрытыми, и холодный ночной воздух так и стоял в комнатах. Скоро я поднимусь наверх, подумал я, и заберу её, но сейчас хорошо бы немного посидеть на кухне. Допивая стакан воды, я услышал, как кто-то подошёл к переднему крыльцу и открыл дверь. Тётя Мэй держала на кухне старое папино ружьё, на случай, если кто-нибудь вломится, когда они с мамой сидят там. Я не понимал, зачем оно ей: крупные звери на холмах не водились, а люди никогда не подходили близко к дому, — но теперь я достал его из-за плиты, хоть и не стрелял ни разу в жизни.

По шагам в комнате я понял, что это мужчина. Потом он кашлянул, расколов ледяную тишину, стоявшую в доме. Я поставил ружьё возле кухонной двери и вышел в гостиную.

— Привет, Роберт.

Это был священник.

— Я Дэвид. — Я не мог взять в толк, чего ему здесь надо.

— Дэвид. Извини. Давненько я не видел твою семью в церкви.

Я промолчал. Он понял, что я не собираюсь отвечать, и продолжил:

— Ну что ж, сынок, я смотрю, твоя тётя уехала, так что можно перейти, как говорится, сразу к делу. Я здесь как исполнитель воли штата, сынок. Ты ведь понимаешь, что твоей матери будет лучше в другом месте, ты же не сможешь заботиться о ней в одиночку. Пока твоя тётя была тут, другое дело, но раз она уехала…

— Что вам надо? — Я не сводил с него глаз, но он озирался по сторонам и не смотрел мне в лицо.

— Так вот, машина у меня внизу, у холма, и я готов отвезти её в очень славное местечко недалеко отсюда. Ты понимаешь, о чём я. Она там будет счастлива, сынок. Не годится вам оставаться вдвоём, ты ещё слишком мал, да и вообще… Собери ей с собой пару чистых платьев, будь добр. Она где, наверху? Поди приведи её сюда. Я подожду тут, в гостиной.

Он направился к нашему старому дивану.

— Она с вами не поедет. Её здесь нет, — сказал я. Он снова повернулся ко мне.

— Так, сынок, ты, видно, не соображаешь. Это для твоего же блага и для блага города. Как христианин, я хочу всё устроить наилучшим образом. Я сам за ней схожу.

Он подошёл к лестнице и начал было подниматься по ступенькам, но я крикнул ему:

— Её там нет. И вообще, нельзя просто так врываться в дом. Убирайтесь отсюда. Слышите, убирайтесь! Слезай с лестницы, чёрт подери, не то я сам тебя стащу и позову шерифа! Убирайся к чертям из этого дома, ублюдок, я знаю, что ты…

— Я не собираюсь выслушивать твои богохульства, мальчик. Угомонись и скажи спасибо, что кто-то готов потрудиться для тебя и помогает тебе во имя Господа!

Он поставил ногу на следующую ступеньку, а я бросился на кухню и схватил ружьё. Я прицелился и выстрелил — как раз в тот миг, когда он добрался до верхней ступеньки. Ружьё ударило меня в плечо, и я стукнулся о стенку, а когда снова выпрямился, увидел, как он валится вперёд. Он не вскрикнул, ничего такого, совсем не как в кино. Просто упал и затих.

Я выронил ружьё и уставился наверх. Священник не двигался. Он лежал раскинувшись, так что голова и руки оказались на полу второго этажа, а тело на лестнице. Затылок у него сделался весь красный, ярко-ярко-красный.