Неоновая Библия

Наутро я пошёл в аптеку и сказал мистеру Уильямсу, что мне придётся уволиться. Он сперва решил, что я пытаюсь так пошутить. Пришлось объяснить, что я серьёзно, потому что тётя Мэй ненадолго оставляет нас с мамой вдвоём. Он смотрел на меня грустным взглядом, таким же, как у тёти Мэй, и мне захотелось, чтобы он прекратил и просто отпустил меня. Он пошёл к кассе, вынул оттуда немного денег, положил их в конверт и сунул мне. Я не знал, что сказать, и он, кажется, тоже, так что я поблагодарил его и с облегчением ушёл. Потом, уже поднимаясь по холму, я подумал, что, наверное, неправильно было брать у него деньги. Но возвращаться не стал.

На следующий день тётя Мэй уезжала. На поезд ей не хватило, так что она поехала на автобусе. Я смотрел, как она пакует вещи у себя в комнате, и помог ей закрыть крышку старого чемодана. Повозившись, я наконец защёлкнул замок, стараясь не помять альбом с вырезками, лежавший прямо поверх одежды. Она надела шляпу, ту самую, в которой была в тот день, когда приехала к нам жить, и даже не вспомнила об этом. Но я-то помнил.

Когда она собралась, мы хотели найти маму, но нигде поблизости её не было. Я подумал, что она, наверное, за домом, но искать её уже было некогда. Автобус уходил через полчаса.

Я взял чемодан тёти Мэй и, пока она прикалывала булавкой шляпу, разглядывал наклейки из Нового Орлеана, из Билокси, из Мобила. Ветер уже становился прохладнее, когда мы вышли на крыльцо, поэтому я закрыл за нами входную дверь. Пока мы спускались по тропинке, тётя Мэй объясняла, как быть с едой, где лежат консервы и сковородка, чтобы жарить яйца, и когда она напишет насчёт билетов, но я не слушал. Я думал о том, как мы с ней гуляли, когда я был маленький. Тётя Мэй тогда надевала ту же большую шляпу, только она была новее и ярче, и с тех пор я почти не видел шляп с такими полями. Сама тётя Мэй мало переменилась с тех пор, только одевалась она теперь как все в долине и не носила тех причудливых нарядов, в которых ходила поначалу. Как раз когда я думал об этом, мне пришло в голову: сколько же на самом деле лет тёте Мэй? Должно быть, я раньше не особенно задумывался о её возрасте, потому что она была такая здоровая и со всем справлялась. Но ведь тётя Мэй по-настоящему старая, подумал я вдруг и посмотрел сверху вниз на её волосы. Они были такие же жёлтые, как и всегда. И мне стало её жаль. Не знаю почему. Наверное, я представил, как ей придётся ехать в такую даль, до самого Нэшвилла, да ещё жить там с Клайдом.

На холмы уже пришла осень. Сосны раскачивались на ветру и хлестали друг друга макушками, но у земли было почти тихо, то есть тоже ветрено, но не так, как высоко в кронах сосен. Листья срывались с кустов, вились вокруг ног и спешили по тропинке к городу впереди нас. Я пожалел, что не надел пальто, потому что руки у меня покрылись гусиной кожей, как всегда, когда я мёрз. Тётя Мэй тоже была без пальто, а ведь в Нэшвилле будет ещё холоднее, но, когда я сказал ей об этом, она ответила, что уже нет времени за ним возвращаться.

Под ярко-голубым небом мы спустились в город. Листья, что бежали с холма вместе с нами, присоединились к своим собратьям на улицах и летели вдоль канав, через дворы, садились на лобовые стёкла автомобилей и держались словно приклеенные, пока машина не затормозит. Автобус останавливался перед парикмахерской на Мэйн-стрит, так что мы пошли туда и стали ждать на краю тротуара. Чемодан тёти Мэй был тяжёлый, и я с облегчением поставил его на землю.

Тётя Мэй смотрела в конец улицы, не едет ли автобус, а когда она повернулась, я увидел, что на глазах у неё слёзы.

— Это всё холодный ветер, милый. Вечно у меня из-за него глаза слезятся.

Казалось, мы простояли там не меньше часа. Потом я услышал мотор где-то вдалеке и, когда показался автобус, вышел на дорогу, чтобы помахать шофёру. Он остановился чуть ли в квартале от нас. Я схватил чемодан, и мы побежали к автобусу — шофёр уже открывал дверь. Тётя Мэй поднялась на первую ступеньку, потом снова спустилась и поцеловала меня, и я поцеловал её в ответ. Я хотел попросить её не уезжать, но вместо этого отдал ей чемодан, и дверь закрылась. Я разглядел, как она машет мне из темноты салона. Я помахал в ответ и улыбнулся. Потом мотор завёлся, и автобус тронулся. Выхлоп ударил мне в нос, и я отступил обратно на тротуар, и смотрел вслед автобусу, пока он не скрылся за дальним холмом, и больше я тётю Мэй не видел.

Девять

Когда я вернулся к дому, уже темнело. Всю дорогу вверх по тропинке я размышлял, скоро ли ждать билетов от тёти Мэй и что делать, пока они не придут. Ветер совсем разбушевался. Чтобы не замёрзнуть, недалеко от дома я перешёл на бег. Тропинку я знал наизусть, так что закрыл глаза и не открывал, пока шлак не захрустел под ногами.