Неоновая Библия

— В том-то всё и дело, милый. Об этом я и беспокоюсь, но, если только мы получим работу, я смогу забрать вас обоих. Этот Билл сказал Клайду, что уже вот-вот подыщет что-нибудь для нас. Ну, разве не понимаешь? Я смогу заработать кучу денег.

Всё это звучало нелепо. Тётя Мэй в Нэшвилле с Клайдом. Она не знала, надолго ли уезжает. А мама? Что мне с ней делать? Я боялся её, даже когда тётя Мэй была рядом. И что мы будем есть? Но я всё ещё ничего не ответил тёте Мэй.

— Послушай, милый, я уезжаю на автобусе послезавтра. И не волнуйся. Совсем скоро я вышлю вам с мамой билеты на поезд, слышишь?

И внезапно всё это обрушилось на меня так, как и должно было с самого начала. Она и вправду собиралась оставить меня вдвоём с мамой. Мысли опять переполнили голову, и я посмотрел тёте Мэй прямо в глаза.

— Но что мне делать с мамой? Я весь день работаю, а она сидит здесь, и что мы будем есть? Если бы я…

— Милый, тебе не о чем волноваться, правда. Я с ней тут была целыми днями. Она просто сидит у старых капустных грядок или где-нибудь в доме. С ней никаких хлопот. Я уверена, ты можешь оставить её тут на целый день и ничего страшного с ней не случится.

Я пытался сосредоточиться на словах тёти Мэй, но не мог. Понимал только, что она в самом деле решила уехать. Если бы я узнал об этом хотя бы за неделю, может, и придумал бы, что делать дома, пока её не будет, но всё это свалилось как снег на голову. Мне и правда придётся остаться вдвоём с мамой и заботиться о ней. Тётя Мэй в Нэшвилле, папа в Италии, а я здесь, с мамой. Всё это проносилось в голове так стремительно, что я не мог ухватиться ни за одну мысль, чтобы обдумать её как следует. Просто сидел, уставившись на клеёнку. Это была всё та же клеёнка, которая лежала на столе все годы, что мы жили в этом доме, но за эти годы её блестящая поверхность понемногу покрылась трещинками и царапинами, и теперь в них проглядывала тканевая подкладка. Я провёл по ним рукой, почувствовал под пальцами шершавую ткань. Она была так не похожа на гладкую поверхность клеёнки.

— Послушай, милый. Наверное, мне не следовало бы так поступать, но такого шанса мне никогда не выпадало, даже в молодости. Я могу попасть на радио и на пластинки. Дэйв, ты меня слушаешь? По-моему, ты не слышишь, что я тебе говорю. Бросай работу в аптеке. Тогда ты сможешь сидеть тут с мамой весь день, слышишь? Через неделю-две я пришлю вам билеты до Нэшвилла. И ещё, Дэйв, когда приедешь в Нэшвилл, я думаю, ты сможешь пойти в школу, в хорошую школу. В городах хорошие школы, Дэйв, а я буду зарабатывать достаточно, чтобы ты не работал и получил образование. Так что скажи завтра мистеру Уильямсу, что хочешь уволиться.

Я хотел о многом спросить у тёти Мэй, но не стал. Мне хотелось знать, что я буду есть, и мама тоже, когда тётя Мэй уедет. И ещё она будет жить в Нэшвилле с этим Клайдом. Я знал, что Клайд уже старик, но я ему не доверял. Когда я видел его с тётей Мэй, он вёл себя совсем не по-стариковски, а больше я о нём ничего не знал. Ещё мне не хотелось бросать работу у мистера Уильямса. Если я уволюсь, то потеряю, пожалуй, лучшую работу из всех, что мне вообще светят. А мистер Уильямс решит, что я не ценю всё то, что он для меня сделал.

Тётя Мэй прошла у меня за спиной и поцеловала меня в макушку. Я не пошевелился и всё смотрел через заднюю дверь на улицу, туда, где среди сосен сидела мама. Уже темнело, а к вечеру она обычно возвращалась в дом. Вскоре я её увидел — она шла сквозь сумерки, под ветвями в светло-зелёных иголках, придерживая подол юбки, полный сосновых шишек — наверное, набрала под деревьями. Я смотрел, как она подходит к заднему крыльцу, и пытался представить, как буду жить с ней один, даже всего две недели. Знакомое покалывание пробежало от пяток вверх по внутренней стороне ног, но я просто сидел и продолжал водить пальцем по протёртой клеёнке.

Когда мама вошла в дом, тётя Мэй потянулась к выключателю и зажгла свет. Она закрыла старую сетчатую дверь, потому что у мамы руки были заняты шишками. Мама подошла к столу и вывалила груду шишек на клеёнку. Все руки у неё были в глине из-за того, что она выковыривала шишки из земли, а к юбке пристали листья.

— Вот, — сказала она.

Я поднял на неё глаза, и она посмотрела на меня и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, но то, как она выглядела, потрясло меня. Казалось, она состарилась за этот день, даже по сравнению с тем, какой я видел её утром. Я знал, что она всё ещё смотрит на меня, так что я уставился через заднюю дверь в темноту между соснами, но думал я о маме, о том, как кожа у неё на лице натянулась, словно на барабане, а волосы стали как белая проволока. Я думал о её глазах и их непонятном выражении, а потом вспомнил, как когда-то она была красивой и мягкой и я целовал её и обнимал, а теперь я боялся её и не хотел подходить к ней близко.

Тётя Мэй сделала мне знак, и я вышел из кухни, чтобы мама могла поесть.