Неоновые Боги

Не говоря уже о двух мужчинах, которые преследовали ее, пытаясь добраться до нее до того, как она доберется до этой стороны. Они не хотят, чтобы она пересекала мост, и это говорит мне все, что мне нужно знать — они верны одному из Тринадцати. Обычные граждане Олимпа избегают пересекать реку, предпочитая держаться своих соответствующих берегов реки Стикс, не до конца понимая, что заставляет их поворачивать назад, когда они достигают одного из трех мостов, но эти двое ведут себя так, как будто понимают, что она будет вне их досягаемости, как только она коснется этого берега.

Я делаю движение рукой.

— Быстрее.

Она оглядывается, и паника исходит из ее тела так громко, как если бы она кричала. Она боится их больше, чем меня, что могло бы стать откровением, если бы я перестал думать об этом слишком усердно. Она почти рядом со мной, в нескольких метрах от меня.

Вот тогда я понимаю, что узнал ее. Я видел эти большие карие глаза и это милое личико на всех сайтах сплетен, которые любят следить за Тринадцатью и их кругом друзей и семьи. Эта женщина — вторая дочь Деметры, Персефона.

Что она здесь делает?

— Пожалуйста, — снова выдыхает она.

Ей некуда бежать. Они находятся на одной стороне моста. Я на другой стороне. Она, должно быть, действительно отчаянно хочет пересечь границу, преодолеть эти невидимые барьеры и доверить свою безопасность такому мужчине, как я.

— Беги, — говорю я. Договор запрещает мне идти к ней, но как только она доберется до меня…

Позади нее мужчины ускоряют шаг, полностью уверенные в попытке добраться до нее прежде, чем она доберется до меня. Она замедлила шаг, ее шаги приближаются к хроманию, что указывает на то, что она каким-то образом ранена. Или, может быть, это просто усталость. Тем не менее, она спотыкается, полная решимости.

Я считаю расстояние, которое она преодолевает. Двадцать футов. Пятнадцать. Десять. Пять.

Мужчины уже близко. Так чертовски близко. Но правила есть правила, и даже я не могу их нарушить. Она должна добраться до берега своей собственной воле. Я смотрю мимо нее на них, и во мне прокатывается неприятное узнавание. Я знаю этих людей; у меня есть на них досье, которые тянутся уже много лет. Это два силовика, которые работают за кулисами на Зевса, выполняя задачи, которые он предпочел бы, чтобы его поклоняющаяся публика не знала, чем он занимается.

Тот факт, что они здесь, преследуют ее, означает, что происходит что-то важное. Зевсу нравится играть со своей добычей, но, конечно же, он не стал бы играть в эту игру с одной из дочерей Деметры? Это не имеет значения. Она почти покинула его территорию… и перешла на мою.

И затем, чудесным образом, она делает это.

Я хватаю Персефону за талию в ту секунду, когда она оказывается на этой стороне моста, разворачиваю ее и прижимаю спиной к своей груди. Она ощущается еще меньше в моих объятиях, еще более хрупкой, и во мне медленно поднимается гнев от того, как она дрожит. Эти ублюдки преследовали ее в течение некоторого времени, терроризируя ее по его приказу. Без сомнения, это своего рода наказание; Зевсу всегда нравилось водить людей к реке Стикс, позволяя их страху нарастать с каждым пройденным кварталом, пока они не оказались в ловушке на берегах реки. Персефона — одна из немногих, кто действительно пыталась преодолеть один из мостов. Это говорит о внутренней силе, чтобы попытаться пересечь границу без приглашения, не говоря уже об успехе. Я уважаю это.

Но у всех нас есть свои роли, которые мы должны сыграть этим вечером, и даже если я не планирую причинять вред этой женщине, реальность такова, что она — козырная карта, которая попала прямо в мои руки. Это возможность, которую я не упущу.

— Стой спокойно, — бормочу я.

Она замирает, если не считать ее судорожных вдохов и выдохов.

— Кто…

— Не сейчас. — Я делаю все возможное, чтобы не обращать внимания на ее дрожь в данный

момент, и сжимаю ее горло рукой, ожидая, когда эти двое догонят меня. Я не причиняю ей вреда, но я оказываю малейшее давление, чтобы удержать ее на месте — чтобы это выглядело убедительно. Она все еще прижимается ко мне. Я не уверен, инстинктивное ли это доверие, страх или усталость, но это не имеет значения.

Мужчины, спотыкаясь, останавливаются, не желая и не в силах преодолеть оставшееся между нами расстояние. Я на берегу нижнего города. Я не нарушал никаких законов, и они это знают. Тот, что справа, свирепо смотрит.

— Это женщина Зевса, которая у тебя там.

Персефона застывает в моих объятиях, но я не обращаю на это внимания. Я черпаю свою ярость, вливая ее в свой голос ледяным тоном.

— Тогда он не должен был позволять своему маленькому питомцу бродить так далеко от

безопасности.

— Ты совершаешь ошибку. Большую ошибку.

Неправильно. Это не ошибка. Это возможность, которую я ждал тридцать гребаных лет, чтобы найти. Шанс нанести удар прямо в сердце Зевса в его сияющей империи. Взять кого-то важного для него так же, как он взял двух самых важных людей для меня, когда я был ребенком.

— Теперь она на моей территории. Вы можете попытаться забрать ее обратно, но последствия