Неоновые росчерки

Затем я бросилась обратно в сало - я знала, где у Стаса аптечка и дополнительные медицинские средства.

Вернувшись с металлической кофрой, в которой лежали препараты, бинты, антисептики и прочее, я присела рядом с парнем и открыла ящик.

Гена что-то стонал и готов был потерять сознание.

- Гена, - позвала я, - ты слышишь меня?! Гена! Сколько тебе лет?!

- Ему шестнадцать! - воскликнула срывающимся голосом Анжелика.

Я нервно вздохнула.

- Если бы мне нужно было, чтобы со мной говорила ты, я бы спросила тебя! - дрогнувшим голосом проговорила я.

- Анжелика, тебе лучше отойти! - Амалия поднялась и, взяв девушку за плечи отвела в сторону, что-то негромко приговаривая.

- Т-ты красивая... - вдруг проговорил глядящий на меня снизу-вверх парень.

- Сп-пасибо, - кивнула я и печально улыбнулась, - ты тоже ничего...

Вооружившись одноразовыми перчатками, я обработала края раны антисептиком.

Достав из кофры марлевую ткань и вату, я соорудила из неё плотный тампон.

Действовать нужно было быстро, и я спешила. Предметы то и дело валились у меня из рук, падая обратно в медицинскую кофру.

Я ругалась себе под нос.

Парень неожиданно прикрыл глаза и чуть повернул голову на бок.

Стылый ужас тут же хлестнул меня по телу.

- Эй, эй, Гена! - я пошлепала его по щеке. - Не закрывай глаза! Продолжай говорить со мной!..

- Я хочу спать... - простонал он. - И пить... Дай воды... Пожалуйста...

- Нет, нет, нет, - я быстро замотала головой, раскрывая упаковки пластырей. - Сожалею, но тебе нельзя ни того, ни другого.

- Умоляю... дай попить... - прохрипел парень. - Прошу... Дай... пожалуйста... воды... пожалуйста...

Мне было бесконечно жаль его. Его мольбы вызывали слезы и горьким сожалением удушали меня изнутри. В горле образовывался треклятый жесткий комок.

- Тебе нельзя, - ответила я, тихо. - Лучше расскажи о своей сестре.

- Пить...

- Кто она у тебя? - я не сдавалась. - Кем работает?...

- Она жур... журна....

- Журналистка? - переспросила я и кивнула. - Круто! А где работает?

- В газете... - простонал Гена.

- А в какой? - изображая интерес, проговорила я.

С величайшей и трепетной осторожностью, я приложила тампон к ране Гены на животе и закрепила её пластырями.

Парень шепотом, слабеющим голосом рассказывал мне о газете, в которой работает его старшая сестра. Он то и дело закрывал глаза и готов был впасть в опасное беспамятство.

Чёрт!..

- Гена... - обратилась я к нему. - Давай согнем ноги в коленях, так нужно...

Двигаться он уже не мог. Поэтому мне пришлось самой сгибать его ноги.

Ну, вот и всё. Это всё, что я могу для него сделать... Теперь мне остаётся только говорить с ним, чтобы он не потерял сознание, и ждать скорую.

И я то её дождусь, а вот Гена... очень вряд ли.

Чёрт возьми...

Я торопливо и напряженно соображала, что ещё я могу сделать, чтобы он выжил, чем ещё я могу ему помочь!

В порыве жалости и сочувствия, я провела рукой по темно-русым волосам умирающего парня.

Гадкое неотступное чувство невидимой и болезненной язвой разрасталось в груди, как будто выедая плоть и прожигая сердце.

Что ещё я могу сделать?! Что?!

И словно в ответ на мои молчаливые внутренние вопросы, всплыло воспоминание о недавнем разговоре с Амалией.

Я вспомнила, как рассказала ей о том, что сделала, о том, как спасла Никиту Ожеровского... И я отлично помнила, что ответила мне Амалия.

'Госпожу Судьбу нельзя изменить и даже обмануть. Можно лишь заключить негласную сделку, но не более того'.

Сделку...

Кажется, цена этой сделки сейчас воочию лежит передо мной, в снегу и медленно тает, слабеет и меркнет...

Пронзенная пугающей догадкой, я перевела смятенный взгляд на рану Гены.

Она почти такая же, какая была у Никиты. И он сейчас... лежит на земле, в снегу и я стою рядом с ним, на коленях... Совсем, как тогда, рядом с умирающим Никитой Ожеровским.

Господи... Нет... Нет, я же не хотела... Я не собиралась! Нет! Нет!...

Убийственная мерзкая горечь вины заполнила душу, щедро разливаясь в сознании и отравляя разум.

Это всё я... Это всё моя вина... Он умирает из-за меня... Его сестра лишится единственного близкого человека из-за меня... Это я разрушила их надежду на будущее, разрушив его, когда спасла Никиту...

'Это всё ты - шепнул голос изнутри - Смотри, что ты натворила!'

- Нет... - слабо выдохнула я.

Гена больше не двигался, не произносил слов, а его дыхание было едва заметным.

Я в бессильном отчаянии вцепилась в его окровавленную одежду.

И в тот же миг меня поглотило воспоминание.

... Я опять стояла на снегу, подле дома Ожеровских. Я опять видела, как Никита спешит из магазина к своему дому. К дому, где Маски уже пытают и убивают его семью.

Я смотрела, как младший брат Михаила Ожеровского прошел мимо меня и направился вдоль забора их дома.

В моей правой руке был зажат камень - тот самый, которым я разбила окно. Тот самый камень, что, по сути, спас жизнь Никите Ожеровскому.

Содрогаясь от тихих рыданий, я перевела взгляд на это окно. Я смотрела в него, в его непроницаемую подсвеченную туманную серость, за которой творился кровавый ужас, за которым в мучениях умирала семья Никиты.

Младший из Ожеровских был уже возле калитки ворот.