Неопознанная педагогика. Адыгея. Черкесские сады, или Плач под лезгинку

В доме Махмуда Каратабана я познакомился с его родителями. Папу зовут Анзаур Махмудович, а маму Асиет Юнусовна. Она – заслуженный учитель Республики, пишет учебники адыгейского языка для русскоязычных школ и начальных классов. В Адыгее много лет занимаются по её учебникам. Дедушка Махмуд, инвалид войны, тоже был учителем. А внук язык сам выучил.

В аулах, рассказывает папа заместителя министра образования, много русских людей. В школах русские классы. В маленьких аулах ещё говорят на родном языке, а в больших, и в городах, типа Адыгейска, куда свезли людей из затопленных аулов, – по-адыгейски почти не говорят.

(Их невестка, кстати, говорит и по-русски, и по-адыгейски, но с детьми по-русски).

«Мой аул затопили, – говорит мама, – какой красивый был аул, Ленинохабль… Малая часть культуры осталась. Даже как свадьбу играть, не помнят».

– Идёт свадьба, – напоминает папа, – в середине отец, дедушка, с двух сторон дети. Младший – справа, чтобы старший, если понадобится, мог его послать за чем-то.

…Когда гостей сажают за стол, один человек не садится, оставляет место для самого старшего. Кто бы ни пришёл, князь или пастух, а уступали место.

…Женщина не может перейти перед мужчиной дорогу. Мужчина проходит, разворачивается к ней лицом, и ждёт, пока она не перейдёт.

…Сидят в комнате, отдельно старшие, отдельно младшие. Старший брат может позвать младшего, тот стоит у двери…

«Всё это ушло?» – «Наше поколение ещё соблюдало. Вот парень закурил, – и сразу бросил сигарету. Почему? Старший брат едет».

Папа Махмуда живёт в доме с невесткой, но они не встречаются, обходят друг друга. «А если ей что-то нужно?» – «Никаких разговоров!» – «Через жену?» – «Да. Через жену, сына. Но это редко…» —

А со свекровью ещё сложней – та не встречается с сыном, если он с невесткой. Только по отдельности…

А ребёнок спрашивает другого, даже если он ненамного старше: «Как у вас дела, здоровье, что нового?»

Может показаться, – странные обычаи. К чему они сейчас?

– Надо знать свою культуру, историю, чтобы понять, что хорошо, что плохо сегодня, – замечает мама Махмуда.

– Я кончил школу, по-адыгейски объясняться в любви нельзя было, стыдно, – говорит её муж. – А по-русски можно. По-русски писал любовные письма.

«Открыто о любви не говорили, – подтверждает жена. – Иносказательно…»

«За окном шум, гул, – рассказывает муж. – Она решила: выйду за того, в чьём доме тихо. И ошиблась. Потому что где шум, гул, там стадо баранов, богатый дом. А там, где тихо, – печка-буржуйка, больше ничего. Не поняла, ошиблась».

– Или вот, пришёл свататься жених, – погружает меня в тонкости национальной культуры мама Махмуда. – Невесту спрашивают: где ты хочешь, чтобы тебя похоронили – у тебя под окном или…Она поняла: если у себя под окном, значит, остаться старой девой.

– Или спрашивают: когда умрёшь, где тебя вынесут? Она отвечает: «Через это окно вынесут». Значит, здесь быть свадьбе.

– У меня отец инвалид был, – рассказывает папа Махмуда. – Чтобы ему не было скучно, приходили старики, разговаривали. А я стоял в дверях и слушал. Красиво говорили старики, пословицы рассказывали, – говорит Анзаур Махмудович. Мы с ним, похоже, одного возраста, но я воспринимаю его как патриарха.

…Еще обычай, – рассказывает, – идёшь, что-то натворил. Встречаешь старика. Тот говорит: скажи отцу, чтобы он тебя наказал. И я сообщал. Отец был инвалид, мне приходилось самому к нему подходить, чтобы он ударил.

Ещё.