Один Михаил Толстой, к великому огорчению своего великого отца, был типичным прожигателем жизни, кутилой, гитаристом, исполнителем цыганских романсов. Остальные тоже кутили, ездили по цыганам, но денег у них, как правило, было мало, и потому, благодаря ли безденежью или благодаря здравому смыслу и влиянию родителей, но учились они в Университете серьезно и заканчивали его, все, кроме легкомысленного сына Толстого, поступали на службу.
Мой дядя — Николай Сергеевич Лопухин — служил в Москве, занимал разные должности, был мировым судьей. Он женился на дочери своей двоюродной сестры Елизаветы Николаевны Осоргиной Софии. После венчания молодые поехали в свадебное путешествие в Хилково, там их встретили крестьяне с хлебом-солью и поклонились в пояс, один старик обратился к молодой с такими словами:
Этими словами он привел ее в великое смущение.
Я очень хорошо помню дядю Колю, моего крестного отца, толстяка, веселого, остроумного. Когда он начинал что-либо рассказывать, все собирались вокруг него. Он очень любил меня, подзывал, о чем-то расспрашивал, иногда что-либо дарил... Со своей женой он был счастлив; к революции у них народилось трое детей.
На этом я обрываю рассказ о моих родных со стороны матери, в дальнейшем буду их вводить постоянно, как артистов на сцену, а чтобы читатель в них не путался, в конце книги прикладываю родословные таблицы и Голицыных, и Лопухиных.
Глава третья Жизнь родителей в деревне
1.
Прежде чем начинать эту главу, хочу оговориться: мы называли своих родителей Пап и Мам, с ударением на последнем слоге. Так всегда обращались в стародворянских семьях, а теперь подобное обращение сохранилось лишь за границей в нескольких русских эмигрантских семьях. Эти обращения на французский лад теперь устарели. Но я не хочу пользоваться нынешними общепринятыми, с ударением на первом слоге, поэтому везде в тексте ставлю — «мой отец» и «моя мать», хотя про себя думаю — «Пап» и «Мам».
Отец мой Михаил Владимирович родился в 1873 г. в подмосковном Голицынском имении Петровское и был старшим сыном у своих родителей. В честь его рождения возле дома посадили дуб, который сейчас стал большим и развесистым деревом [Сейчас к этому дубу прибита памятная доска, что ему около двухсот лет. Не хочется опровергать неизвестного мне краеведа, но в книге «Петровское» 1912 г. на фотографии дуб выглядит совсем тонким (примеч. автора).]. О своем детстве, о юности, о службе до революции он оставил после себя два объемистых тома воспоминаний. Я их отдал в перепечатку, вышло 750 страниц. В какой-то степени мои записки являются продолжением отцовского труда. Кое-чем я воспользовался для первой главы, но мне не хочется повторять все то, что написал отец, я возьму лишь основные факты и события его жизни.
Он довел свои воспоминания до Октябрьской революции, дальше писать не смог, потому что стал слепнуть, да не знаю, стал бы их продолжать: так тяжело он переживал последующие события. Характерная черта его воспоминаний — о своей личной жизни, о жизни семьи он пишет сравнительно мало, всего раза три упоминает имена собственных детей. Его воспоминания больше посвящены жизни общественной, даются отдельные куски истории России за тридцатилетний период, чему свидетелем он был. Вряд ли его труд удастся когда-либо издать, но для будущих историков он и в рукописи представляет немалую ценность. Давал я их читать двум-трем нашим писателям, они прочли с интересом и почерпнули из них неизвестные факты истории и подробности бытового характера.
В детстве и юности отец жил зимой в Голицынском доме на Покровке, на лето семья уезжала обычно в Петровское, иногда в Бучалки. Он поступил в лучшую тогда частную Поливановскую гимназию, которая находилась на Пречистенке. В этой же гимназии, руководимой известным педагогом Л.И.Поливановым, учились также все три его брата. Теперь, в том старинном, с колоннами доме помещается Музыкальная и Художественная школы. Блестяще окончив гимназию, отец поступил на юридический факультет Московского Университета, усердно слушал лекции, но одновременно ездил и на балы, вел, что называется, светскую жизнь. Он был высокого роста, с крупными чертами лица, «с характерным Голицынским профилем хищной птицы», как выразился Л.Н.Толстой в рассказе «Ходынка», и носил небольшую бородку; его портила косина на один глаз. Многие мамаши считали его выгодным женихом и наперерыв приглашали на свои балы и вечеринки. Были у него легкие флирты, но серьезных чувств он не питал ни к одной из многочисленных московских барышень.