Неоседланные лошади [Сборник рассказов]

Близился рассвет. Деревня находилась у подножия горы, родник на ее вершине. С крыши был хорошо виден и родник, и поднимающаяся к нему Эрикназ. Комитас отряхнул приставшие к одежде соломинки и встал. Дороги начинались у родника и, извиваясь, тянулись вдаль, к реке в долине, а там пропадали за холмами. Сверху, от родника, послышалась песня: наверное, это пела Эрикназ:

Взяла кувшин, ушла в горы…

В каких горах родилась эта песня? Никто не знает. Повсюду ищут любимого, находят и не находят.

Он достал нотную тетрадь и стал поспешно записывать. Спел первую фразу, полузакрыв глаза, устремив взгляд на дороги, теряющиеся вдали, и ему показалось, что он видит Эрикназ, провожающую своего мужа. Она стоит босиком, смуглые ноги в росе, солнце играет на золотых сережках. У нее ямочки на щеках и разлетающиеся, словно крылья, брови.

«Весточку пришли, скорей возвращайся», — шепчет Эрикназ. «Когда аист вернется и дети снова будут кричать с крыши: «Аист, хорошо, что ты прилетел, как хорошо, что ты прилетел», — я буду дома», — говорит Андраник.

И Андраник уходит, Эрикназ остается у родника, стоит с кувшином на плече.

Комитасу показалось, что все это происходит сейчас, на его глазах, — Эрикназ только что простилась с мужем, и тот путник, удаляющийся по извилистой тропинке, это он, Андраник.

— Вардапет, Эрикназ воды принесла, не хочешь умыться?

Голос хозяйки вывел его из задумчивости, он спустился с крыши, умылся и зашел в дом.

Когда лошадь уже вывели из стойла и, распрощавшись со всеми, Комитас собирался ехать, старуха сказала:

— Вардапет, напиши письмо, пусть Андраник пришлет весточку.

Эрикназ ничего не сказала, опустив голову, она стояла рядом со свекровью.

— Как только добуду весточку, приеду к вам обедню служить.

— Будь благословенна эта обедня, — сказала старая женщина.

* * *

Прошли месяцы. Комитас получил ответ на свое письмо из бакинской епархии: «…Осенью в Баку, в скитальчестве, умер Андраник Текмекчян. Да пребудет благословение божье на его матери и супруге…»

Он снова перечел письмо и вспомнил, что обещал отслужить обедню в деревне Саригюх. На этот раз он надел фараджу и заранее известил о своем приезде.

Был конец лета: со сжатых полей доносился крик куропаток. Стояла жара. Лошадь ступала медленно, и Комитас не понукал ее, он не спешил.

«Будь благословенна эта обедня», — вспомнились ему последние слова старухи. Недобрую весть он везет, какое уж тут благословение. Когда вдали показалась деревня и дом из нетесаного камня на обочине дороги, он повернул коня и въехал в село с противоположной стороны, чтоб не встретиться со старухой и Эрикназ.

Во дворе церкви собрались крестьяне. Среди них он сразу заметил старую мать и Эрикназ. Он спешился, подошел к ним. Старуха приложилась к его руке, но ни о чем не спросила. Комитас облегченно вздохнул, но, взглянув на Эрикназ, понял, что не ответить он не может, что он должен сказать о письме. Взгляд Эрикназ, казалось, говорил: «Принес ли весточку?»

Дин-дон, дин-дон… — звал колокол. По двору распространился запах ладана. Комитас стоял в ризнице и напряженно вглядывался в толпу прихожан. Вот они встали на колени у стены. Эрикназ не молится, она смотрит на вардапета, и ее взгляд словно вопрошает: «Принес весточку?»

И вдруг, неожиданно для самого себя, вместо того чтобы начать молебен, Комитас запел. Он пел едва слышно:

Взяла кувшин, ушла в горы,
Не нашла, не нашла любимого…

Священник удивленно смотрел на вардапета: «В божьем храме вместо святая святых поет о потерянном возлюбленном, и католикос не знает, и бог терпит…» Священник осторожно зашептал:

— Вардапет, опомнитесь. Вы в саригюхской церкви, наверху бог, перед вами святое распятие.

Комитас сделал вид, что не слышит:

Взяла кувшин, ушла в горы…

Комитас пел и смотрел на Эрикназ. Старуха молилась. Ее плечи слегка вздрагивали от рыданий. Эрикназ не молилась, она смотрела на вардапета и пыталась найти в этой песне ответ на мучивший ее вопрос. Вардапет пел ее песню, которую она пела у родника, песню, которую она пела для Андраника. Вардапет поет ее песню. Эрикназ не отрываясь смотрела на Комитаса, но глаза ее ничего не выражали, в них не отражался даже блеск свечей, потрескивающих в полутьме церкви. Потом Эрикназ вдруг встала и выбежала из церкви.

Кончив песню, вардапет прочел молитву о скитальцах, скитальцах, которые ушли в чужие края и не вернулись, и не вернутся, которые не будут больше пахать свое поле, не будут поливать свой сад и поить волов, не сожмут в руке рукоятку плуга. Кончив молитву и проповедь, он поспешно вышел из церкви.

— Вардапет, — подойдя к Комитасу, хитро прищурился священник, — дозволено ли в божьем храме петь мирскую песню?

— Все божье принадлежит человеку, и что принадлежит человеку — божье, — ответил Комитас, твердо зная, что священник сегодня же известит о случившемся католикоса.

Комитас попрощался с крестьянами и, взяв лошадь под уздцы, зашагал по направлению к дому Эрикназ.