Неоседланные лошади [Сборник рассказов]

На дороге его ожидала старая мать. Молча они дошли до развилки дороги.

— Эрикназ пошла к роднику. Эрикназ сказала: «Принесу воды, пройдет мимо странник, студеной водой угощу», — неожиданно заговорила она.

Комитас растерялся, что-то сдавило горло. Глаза старухи наполнились слезами. Они сверкали под старчески морщинистыми веками и медленно скатывались по щекам.

— Да будет легкой земля на его могиле в чужом краю, — прошептала мать и, не попрощавшись, понурив голову пошла к дому.

Комитас стоял на перекрестке и смотрел ей вслед. Старуха шла сгорбившись, подол ее залатанной юбки волочился по земле, поднимая легкую пыль. Он стоял неподвижно, и в душе какой-то голос печально пел:

Взяла кувшин, ушла в горы,
Не нашла, не нашла любимого…

Где родилась эта песня, где он ее слыхал? Повсюду ищут любимого, находят и не находят…

Перевела Е. Алексанян

Уснула Хумар

Тан-до, тан-до — слышен звон колоколов. По Игдирской дороге, садами возвращается Комитас. Душно, он поднял полы рясы и заткнул за пояс. Издали он похож на водоношу. Колючки прилипли к рясе, и он даже не думает отрывать их.

Тан-до, тан-до. Это колокольный перезвон храма богоматери; ему вдруг начали вторить колокола Гаяне — динг-донг, динг-донг.

Клинг-кланг — а это деревенская церквушка, — словно глухой отзвук медной монеты, брошенной в чашу нищего. Комитас снова выпустил подол рясы, от этого ему стало труднее идти. Он снял бы рясу, но… тан-до, тан-до — доносятся грозные звуки храма богоматери.

Комитас сворачивает на узкую улицу и шагает к дому Ованеса.

Ованес и Егише беседуют в саду, усевшись под тенистым тутовым деревом.

— Не пришел Вартеван? — спрашивает Комитас, сев на край тахты.

Уже два дня Вартеван бродил по деревням с ларем деревенского торговца.

Это коренастый крестьянин среднего роста. Лицо у него черное, как монастырские стены, а глаза глубокие, как небо, смотрящие из щелей монастырского купола. Глаза из-за большого, кирпичного цвета носа кажутся меньше.

Рот под крупным носом как тонкий ручеек, полный белыми камешками-зубами, которые теряются в густых кустарниках усов. Когда он смеялся, нос приходил в движение и, казалось, что вот-вот начнет раскачиваться и упадет, а когда он утирался большим платком, свисавшим с пояса, создавалось впечатление, будто этот большой, ненужный нос останется в платке, а взамен появится настоящий, поменьше.

Руки у Вартевана были крупные, веснушчатые, а шея — красная как морковь. Он носил архалук, подпоясывался серебряным кушаком.

Каждую субботу он брал свой ларь и отправлялся в деревни. Чего только не было в этом ларе, начиная с иголок, наперстков, ниток и кончая черными гребенками, изготовленными из рогов, кашмирскими шалями.

Егише разрисовал его ларь, запечатлев невест, пляшущих в хороводе, и носатого мужчину, созерцавшего девушек. Вартевану было невдомек, что Егише написал его портрет. В зеркало он никогда не смотрелся, а в колодце, над которым он иногда нагнувшись разглаживал усы, его лицо воспроизводилось в искаженном виде. Он любил напевать новые песни, услышанные в деревнях. Иногда песни были со словами, иногда и без слов. Вартеван возвращался в понедельник, и всегда с убытком.

— Наперсток отдал даром, отдал одной невесте, палец впору пришелся, отдал я наперсток даром, — напевал на подслушанный мотив собственные слова.

Наперсток даром дает,
Башмачок даром дает,
Вартеван из Коша идет, —

пели Ованес, Егише и Комитас, когда на дорогах показывалась коренастая фигура Вартевана, возвращавшегося из деревень. Вартеван сердился на них: «Ну и что? Невелика беда, что с убытком возвращаюсь. Зато этого Ованеса, который сейчас стал поэтом, я вырастил на своих руках. Чего только я ему не рассказывал — о всех травах и жучках. А Комитасу сколько привез я песен. Ну, а Егишу что принесешь. Увиденное не принесешь, услышанное принесешь». Из-за дворовой стены Вартеван увидел Комитаса. Монах, сняв рясу, сидел, скрестив ноги, рядом с Ованесом и Егише. «Ждут меня, — подумал Вартеван. — Опять с убытком возвращаюсь. Опять эта молодежь поднимет меня на смех». Он всегда возвращался с убытком.

Вартеван был земледельцем, огородником. Всю жизнь провел на земле, и оттого ли, что ему трудно жилось и он видел, что торговцы зарабатывают больше, чем трудятся, огородник оставил земледелие. Куда лучше бродить по деревням, чем ковыряться в земле. Но, как говорят, уши выше лба не растут, и напрасно он старался стать торговцем.

Комитас, Ованес, Егише давали ему деньги, и он, наполнив свой ларь добром, отправлялся по деревням, возвращаясь с убытком. Они снова давали ему деньги, и Вартеван вновь отправлялся в свое недалекое путешествие и опять возвращался с убытком. Он не знал, что молодые с нетерпением ждали его возвращения. Он не знал, что всегда приносил с собой бесценные сокровища — песни, краски, крылатые слова.