На следующий день Джонни привезли в палату Мэдди и разрешили ей подержать его. Это была уже другая палата, побольше, с потолком повыше. В ней уже стояли несколько букетов. Самый большой – от меня, к нему прилагался огромный плюшевый медведь. С младенцем на руках Мэдди выглядела блаженной, но полумертвой. Я никогда не видел ее такой измученной. Бледная, вокруг глаз синяки.
– Какой он красивый, – вздохнула она.
– Он поправится, – сказал я. – Тут лучшие врачи. Не волнуйся. Они делают все возможное.
– Спасибо, Уолтер.
Медсестра заявила, что нужно отвезти Джонни обратно. При взгляде на лицо Мэдди у меня разрывалось сердце. Я тоже собрался уходить.
– Пока ты не ушел, Уолт, – сказал Гарри, – мы с Мэдди хотим тебя кое о чем попросить.
Они переглянулись, взявшись за руки, потом посмотрели на меня.
– Уолтер, – продолжил Гарри, – думаю, это для тебя будет не слишком неожиданно, но мы бы хотели, чтобы ты стал его крестным отцом.
– Почту за честь.
Я взглянул на Мэдди, надеясь, что в моих глазах отразилась вся мера моей благодарности.
– Если кто и сможет сделать так, чтобы сатана отошел от него, то это ты, – добавил Гарри.
Мэдди протянула мне руку, и я наклонился и поцеловал ее.
– Спасибо, – прошептала она.
– Вы уже решили, как его назвать?
– Да, – кивнул Гарри. – Мы это уже обсуждали какое-то время, но окончательно решили только сегодня утром. Мы назовем его Джон Уолтер Уинслоу.
Я покраснел. Не каждый день лучший друг называет в твою честь своего ребенка или просит тебя фактически стать членом семьи. Я был очень тронут. С тех пор Джонни значил для меня почти столько же, сколько его мать. Я даже основал для него трастовый фонд и назвал своим единственным наследником. Однажды ему предстояло разбогатеть.
А в тот вечер, чтобы отпраздновать, я заказал обед с доставкой в одном из лучших ресторанов города. Был июль, и нам прислали омаров и холодное «Пуйи-Фюме» в ведерках со льдом. Привезли стол, скатерть, столовое серебро и даже официанта, чтобы нам подавать. Все было очень изысканно. Мэдди была голодна, но замучена. Она съела несколько кусочков, отхлебнула вина, но потом извинилась и сказала, что ей нужно поспать. Я пытался сманить Гарри выпить, но он отказался, объяснив, что хочет остаться с Мэдди и Джонни.
Следующие несколько лет были очень непростыми. Джонни постоянно клали в больницу, ему потребовалось несколько операций. Самое страшное время настало, когда ему исполнилось три года. Он упал во дворе нью-йоркского дома, и Гарри пришлось бежать с ним на руках до реанимации.
Возникали и другие осложнения, но у Мэдди, а не у Джонни. Врач отвел Гарри в сторону на следующий день после родов. Роды оказались для Мэдди травмирующими. Она слишком долго тужилась, и новая беременность могла оказаться опасной. Мне очень жаль, сказал он. Гарри мне об этом не сообщил. Рассказала Мэдди, через несколько лет. Я часто размышлял, что было бы, если бы у них появился еще ребенок.
Но я знал, что болезнь ребенка не прошла для Мэдди бесследно. Материнство изменило ее. Оно сделало ее защитницей, не склонной к риску. Джонни стал центром ее вселенной, и она отказывалась сойти с орбиты вокруг него. Но еще все это сделало ее более решительной и самоотверженной, чем прежде. И Гарри находился с ней рядом. Он тогда работал над книгой – той, что должна была его прославить; и они замыкались от мира неделями, были счастливы, живя лишь друг другом. Меня всегда встречали с радостью, как встречают капитана почтового катера смотритель маяка и его семья, – как источник развлечения и новостей из внешнего мира. Но я знал, что они не печалились, когда я отваливал обратно к берегу.
Здоровье Джонни выправилось, и они перестали быть затворниками. Вскоре последовал успех книги Гарри, и он снова позволил себе поддаться своей куда более общественной природе. Он всегда был хорош в толпе – уверен, весел, внимателен, когда нужно. Любил вечеринки. Мэдди они нравились меньше, ей не хотелось оставлять Джонни, поэтому они чаще приглашали гостей к себе. Она делала это для Гарри и для себя тоже. И конечно, же то, что она прекрасно готовила, была красива и умна, оказалось нелишним – люди собирались всегда.
Но когда Гарри находился возле нее, как Джонни, она была очень счастлива. Вероятно, в глубине души боялась, что, если она его не удержит, то потеряет их обоих. И это бы ее убило.
Поэтому я так встревожился, когда она забыла про Джонни. Это была не та Мэдди, которую я знал. Она была нужна Джонни, и мне тоже.
Я звоню ей на следующий день после сцены в бистро. На сей раз Мэдди берет трубку.
– Это был подлый прием, – говорит она.
– О чем ты?
– Прекрати. Ты прекрасно все понимаешь.
– Прости, если расстроил твое маленькое свидание. Он вроде такой славный парень.
– Ты скотина.
– Да ну?
– Да, скотина. Я не знаю, как ты меня нашел, но не верю, будто ты там встречался с клиентом. Ты бы в таком месте с клиентами встречаться стал не раньше, чем за демократов голосовать.
Правда. Не стал бы. Но я не собираюсь сознаваться.
– Ну, судя по всему, мы оба открыты новому. Место и не в твоем вкусе, скажем прямо.