Неосторожный гений

Последние слова я еле проговорила, комок в горле помешал. Я забилась за шкаф, села на корточки, почти на пол и из угла наблюдала, как старательно и споро работал Антонас. Дверь в палату открылась. Я затрепетала.

- Здравствуйте, доктор, - приветливо сказал Антонас.

- Вы рисуете? - глухой безнадежный бас ван Чеха, заставил меня дрожать.

- Да. Захотелось.

- А кто разрешил брать их кабинета изотерапии бумагу и карандаши? - поинтересовался доктор.

- Я думал, что можно брать, - Антонас старательно не смотрел на меня, а смело принимал удар на себя, да и что мог с ним сделать доктор.

- Этого нельзя, впредь усвойте, - жестко сказал ван Чех, - А что рисуете?

- Все, что в голову придет.

Я услышала шаги ван Чеха, Антонас вскочил и встал, как бы заслоняя меня собой. Откуда он понял, что я хочу спрятаться, что доктор не должен меня видеть. Доктор странно смотрел на изображение на листке, потом еще более странным взглядом смерил Антонаса.

- Отойдите.

- Я мешаю? - Антонас старательно корчил из себя идиота.

- Перестаньте рыцарствовать, Антонас, она этого не стоит! В конце концов, - спокойно сказал ван Чех, - она не ваш врач больше. Она вообще больше не врач, и этой клинике она никто. Не покрывайте того, кто этого не достоин.

Он подошел к Антонасу и легко отстранил рукой, по-моему, даже не касаясь. Ван Чех некоторое время печально созерцал меня, потом наклонился, взял за руку и дернул на себя.

- Пошли, - коротко бросил он.

До самой калитки он не отпускал моего запястья. Я еле-еле поспевала. Это был не просто доктор ван Чех, это было очень расстроенный доктор.

- Это, кажется, твое, - сухо сказал он, отдавая рисунок Антонаса, а я не заметила, как он забрал его, - Сначала не хотел отдавать… А… Какая кому разница.

- Доктор, вы не хотите…

- Не хочу, Брижит… Потом… Я сейчас ничего не могу и не хочу. Я не понимаю, почему ты это сделала. А знать не хочу потому, что ты сделала это так… Это больше похоже на шутку дурного тона. А любая дурная шутка должна быть наказана, - Доктор устало смотрел на меня, первый раз за все время он действительно показался мне старым.

Я смотрела, как он снова уходит, а сад зацветал белым, виднелись пока еще редкие беленькие точки. А через неделю здесь будет самая натуральная метель из белых лепестков, и я ее не увижу? Печаль тяжелым камнем навалилась на сердце. Я ушла в небольшой сквер неподалеку от больницы. Позвонить Виктору? Он дома, наверняка сочиняет, приду и расскажу все.

Наверное, придется перед ним извиняться, я все-таки подозревала его. А может не стоит? Он бы и не узнал, и не узнает, если я не скажу. Вяло размышляя, я перелистывала записную книжку в телефоне. Британия. Я позвонила.

- Да, Брижит, - голос ее был далёкий и какой-то печальный.

- Бри, привет. У меня все плохо.

На том конце хихикнули.

- Не может быть совсем все плохо. Что случилось?

- Я уволилась.

- Что???

- Уволилась.

- Почему?

- Из-за стихов. Мне постоянно приходят эти стихи. Они самым невероятным образом оказываются у меня. Человек, который их пишет, знает все. Он знает про историю Кукбары, знает про догадки доктора… Про нас с Виктором… Бри, это было очень страшно. Я думала, что это Виктор. Потом показалось, что это доктор. В результате я пришла к выводу, что они сговорились и решили выжить меня из клиники.

- Дурочка, - ласково сказала Британия, - Вальдемар в тебе души не чает. У него будет первый его ребенок, двое приемных, и ты. Всего у него четверо детей, понимаешь? Как он?

- Очень расстроен. Мне так стыдно, Бри.

- Понимаю, детка. Как он отреагировал?

- Сразу подписал, без разговоров.

- Да? Я плохо знаю его, оказывается, - Британия, видимо, улыбнулась, - Мне казалось, он должен был мудро и выдержанно начать спрашивать тебя, что-то вроде: "Дитя мое, а ты точно уверена?" или "Брижит, ты ничего не хочешь мне рассказать?" А он подписал.

- Доктор сказал, что любая дурная шутка, если это была она, должна быть наказана.

- В принципе, я с ним согласна. Но ты не шутила.

- Не шутила. Я хотела проверить, действительно доктор хочет, чтобы я ушла из больницы или нет.

Британия тяжело вздохнула:

- Как же тебе должно было быть худо, если ты стала подозревать его, да еще и в таких вещах. Если бы ты хорошенько подумала, то поняла бы, что ни он, ни Виктор не хотят, чтобы ты оставляла карьеру.

- Ты думаешь?

- Я точно знаю Вальдемара, и я частично понимаю Виктора, потому что… сама была больна и замужем за врачом. Очень трудно его было к тебе не ревновать. Часто между пациентом и врачом возникают чувства, ощущение родства, близости. А между студенткой и руководителем это может возникнуть еще внезапнее и сильнее, правда и угаснет так же быстро. Но со временем я даже о Пенелопе перестала думать, как о бывшей любви Вальдемара. Любовь у него одна и принадлежит моей семье, - Британия говорила печально, но закончила как-то гордо.

- Ты, кстати, как себя чувствуешь? - я вспомнила о приличиях и вежливости.

- Хорошо, спасибо. Когда Вальдемар предложил мне лечь на месяцок отдохнуть, я удивилась, но сейчас думаю, это было правильно.