Неотправленное письмо

— Степан своей смертью высветил Щурова. Как фарами в ночи. Из уютного уголка на всеобщее обозрение выставил. Теперь Щурову не так-то просто на белом свете будет жить…

— И за это надо было платить ценой целой человеческой жизни? Прекрасной человеческой жизни?

— Иногда, Олег, надо уметь и не жалеть себя.

— Даже в мирное время?

— И в мирное тоже.

— По-твоему, Степан сознательно пожертвовал собой?

— Нет, Сарафанов не жертва. Он факел из себя сделал. Одних ослепил, другим зрения прибавил.

— Щуров называл его «опасным человеком», «авантюристом»… И вот теперь нету «авантюриста» Сарафанова, а эта бумажная тварь, этот холуй живет себе…

— Авантюристом? Опасным человеком?.. Нет, авантюристом он не был, и опасным тоже. Он был острым человеком, Степан Сарафанов. Острым и резким! Он каждое положение любил до предельной остроты доводить. Чтобы людям беспокойно жилось, интересно. Он сам на пределе жил и других заставлял жить на пределе. Он людям вокруг себя стариться не давал. Он в каждую мелочь влезал, во все душу свою вкладывал… Да, он в своей бы кровати не умер, он из тех, кто грудью на амбразуры ложится…

— Жалко все-таки Степана.

— Конечно, жалко.

— Давай, Немчинов, налей еще. И выпьем за него…

— Золотой был мужик, Сарафаныч…

— Земля ему пухом…

— И память — навсегда.

28

— А про партию, помнишь, как он сказал, Немчинов-то? Мне с вами, говорит, не хотелось бы в одной партии… У-у, гад!

— Это я запомню.

— Ты, Щуров, не думай, что мне здесь легко было. Послал ты меня сюда — я поехал. А теперь что?

— Придумаем и теперь что-нибудь. Налей.

— Не пей больше, Щуров.

— Нет, сегодня я выпью… Повесят на меня Сарафанова в Москве. Вот увидишь, повесят.

— Не пей больше, Щуров…

— Зачем он к фонтану полез, зачем? Себя показать хотел перед мальчишкой перед этим, перед писателем…

— Псих он был — Сарафанов, вот и все.

— Он-то псих, а вот ты, Долженков, — ты бы к фонтану не полез.

— И ты бы не полез.

— Не полез. А почему?

— Кому умирать охота.

— А ему, думаешь, была охота?

— Показаться хотел. Сам же ты говорил…

— Врешь ты все, Долженков. Сволочь ты!.. И ничего я тебе не говорил!

— Ну, ты меня в моем доме не сволочи, а то…

— Что, что?

— Ничего.

— То-то! Налей-ка лучше.

— Не пил бы ты больше, Щуров…

— Почему же Сарафанов все-таки с легкой душой к фонтану полез, а?

— Думал, обойдется.

— Дурак ты, Долженков!

— Не дурее тебя.

— Ну, ты!.. Не забывайся!..

— А ты не ори на меня…

— Замолчи. Как друга прошу.

— То-то!

— Писатель этот еще на голову свалился. Распишет теперь на весь белый свет…

— Какой писатель?

— Ну, друг сарафановский, из Москвы.

— Жалко, не прихлопнуло и его… этого писателя…

— Молчи, пьяная рожа!

— Жалко, не прихлопнуло… вместе со Степкой…

— .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  !

— Ты меня, Щуров, не матери…

— Тебе морду набить надо!

— За что?

— За все!

— За то, что служил тебе здесь, как пес, пока ты в Москве цветной телевизор смотрел? За это, да?

— Еще слово скажешь, Долженков, и все между нами кончено.

— Я тебе сам морду набью, кровосос! Привык на чужом горбу в рай ехать!.. Ты в Москве сидишь, телеграммки подписываешь, а там, где надо горло драть, с людьми воевать, навоз руками разгребать — там тебя нету! Туда ты рабов своих верных посылаешь!

— Ну чего ты орешь, чего шумишь?.. Ну, набьешь ты мне морду, а дальше что?.. Забыл, что Сарафанов своей смертью камень над нами обоими повесил? Не время нам с тобой, Долженков, счеты сводить. Выход надо искать.

— Какой еще выход?

— Смыть надо с себя Сарафанова, понял! У нас с тобой руки в его крови…

— В какой еще крови? Чего ты городишь?

— Молчи, дура! Если все останется как есть, нам с тобой до конца жизни Сарафанова не забудут. Он у нас в анкете ненаписанными буквами будет написан. Ходу дальше не дадут, понял?

— Понял.

— Показаться надо. Перед писателем. Пускай и про нас напишет!

— А как?

— Что как?

— Как показаться-то?

— Я заявление подам. Потрясенный гибелью Сарафанова, прошу назначить вместо него… простым начальником экспедиции.

— Из Москвы уедешь?

— Уеду.

— Квартиру бросишь?

— Жене оставлю.

— А вдруг отберут?

— Не отберут. Я же на передний край… Смыть надо с себя Сарафанова. Ходу дальше не будет… Налей!

— А я?

— Что я?

— А я как буду?

— И ты здесь будешь. Главным геологом останешься. Как и был…

— Нет, не оставят меня теперь здесь…

— Да, пожалуй, не оставят… И меня не назначат…

29

«…ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА ПО ГЛАВНЕФТЕГАЗУ от 12.2. с. г. § 4. (Во изменение параграфа шестого приказа по Главку от 28.1. с. г. о снятии с работы начальника Глуховской нефтеразведочной экспедиции тов. Сарафанова.) Считать параграф шестой приказа по Главку от 28.1 утратившим силу. В целях создания наиболее благоприятных условий для руководства дальнейшими поисковыми работами на нефть и газ на Чернореченской низменности организовать на базе бывшей Глуховской экспедиции с центром размещения в поселке Глухово новый территориальный Чернореченский нефтеразведочный трест с центром размещения в городе Чернореченске. Сосредоточить основные объемы работ Чернореченского нефтеразведочного треста по глубокому бурению в Глуховском районе».

30