Неотвратимость

Да, Сережа Шлыков оказался прав: было Альфреду Леонидовичу все 50 годков. Родился в буржуазной Эстонии, неподалеку от Таллина. Отец — инженер-геодезист, почти все время находился в разъездах. Мать долго болела и умерла от рака вскоре после того, как сын закончил гимназию. Предоставленный фактически самому себе, Альфред долгое время ничем себя не утруждал, больше развлекался, растрачивая небольшое наследство, оставленное матерью. А потом пришлось задуматься о средствах существования. Поступил коммивояжером в фирму, торгующую мехами. Там получил первые навыки, которые весьма пригодились на будущей стезе. Как собственноручно записал Рамбенс в одном из многочисленных протоколов допроса, которые были пересланы в Москву из архива:

«Прямой обман, ловкость рук, умение пустить пыль в глаза — без этого какой же я был бы делец. А не будь я дельцом, то есть жуликом на законном основании, меня бы в буржуазной Эстонии вышибли из фирмы в первый же месяц».

Когда в Эстонию пришла Советская власть, коммивояжерские ухватки Рамбенса оказались ненужными. А тут подвернулась возможность продать за границу большую партию меха, которую глава фирмы, где Рамбенс прежде работал, припрятал в подвале своего дома. Попался. Судили. Направили в лагерь. И как раз началась война. До самого 1945-го провел в заключении.

Даже закоренелый преступник хочет в лихую для Родины годину считаться ее сыном. И Рамбенс записывает в своих показаниях:

«По-своему, кое-что, совсем немного, но сделал для победы. Все у нас в лагере, самые заядлые негодяи, в первые же месяцы войны стали строителями. Нас использовали на сооружении оборонительных рубежей. Работали как надо. Каменщиком первой руки я сделался именно тогда».

Выходит, не всю свою сознательную жизнь, как утверждал Рамбенс в прежних показаниях, он только и делал, что занимался мехами. Каменщик — профессия всегда дефицитная. А после войны тем более. Сколько восстанавливаемых заводов ждали Рамбенса, сколько новых строек!

Но, отбыв наказание, он не захотел пойти на стройку. Устроился в артель шабашников. Ходил по разрушенным войной селам, наживался на горе людей.

Пережитки живучи, кто станет отрицать. Но вовсе не обязательно должны были они принудить Рамбенса — он сам задумал такое! — когда в 1947 году подговорил шабашников разобрать ночью стену промтоварного склада на окраине Киева. Сам взял только с пяток чернобурок и благополучно скрылся. А сообщники позарились на добро, и, пока накладывали мешки, их задержали.

Но Рамбенс тоже не миновал тюрьмы. Украинская милиция взяла его при первой же попытке продать краденое. Тогда, видно, и зарекся действовать без «сбытчика». Сбежал из лагеря еще до отбытия срока. Нашел сообщников. И опять воровал. И вновь попадал под стражу. Но под всеми другими пятью судебными приговорами Рамбенс тоже подводил свою черту: бежал рано или поздно потом из мест заключения, применяя при этом самые ухищренные и дерзкие способы. Нелегальная жизнь научила его шакальей осторожности. Последние полтора года он, очевидно, и использовал сноровку каменщика первой руки, чтобы хватать изредка кусок побольше и отсиживаться потом у дружков, реализуя с их помощью «мягкое золото».

— Смотрите, Завенугин, какая уголовная практика у вашего напарника. Даже вам не чета. За все преступления, за побеги из лагеря и ограбления меховых магазинов вы знаете, что Рамбенсу положено?

— Как не знать. Совокупность.

— Вот-вот. Учитываете? Может быть, лучше именно сейчас, а не потом признаться, в чем виноваты вы сами?

Завенугин моргал, ежился, но выжидал. Да и понять его опасения было нетрудно. Пока молодой следователь, сидевший перед ним, даже не намекнул на какие-то конкретные сведения о совершенном им, Завенугиным. Чего же ради он будет душу перед ним открывать? Так что сначала, гражданин хороший, выкладывайте свои козыри, а потом мы будем решать, с какой карты нам лучше ходить.

Но Павел, понимая смятение Завенугина, вовсе не торопил его. Тем более что лучше всего ускоряют признание преступника не психологические ухищрения следователя, а прямые улики, которых в распоряжении МУРа становилось все больше.