Неожиданная история мира...

В отличие от бумажного рубля такие бумажные копейки было куда легче подделать – уже к началу 1917 г. рынок наводнили фальшивки, изготовленные как преступниками, так и германскими спецслужбами. Однако немецкие подделки имели одну характерную деталь – оборот подлинных бумажных копеек содержал мелкую надпись «Имеет хождение наравне с медной монетой», тогда как на немецких подделках стояло «Имеет хождение наравне с банкротством монеты». Такие бумажные копейки являлись не только фальшивыми деньгами (малограмотные крестьяне не различали правильную и искаженную надпись), но и настоящим психологическим оружием, подрывавшим доверие к денежной системе России.

Но быстрее, чем любые фальшивки, это доверие подрывала инфляция. Если накануне войны в Российской империи объём денежной массы был обеспечен золотым запасом аж на 101,8 %, то к началу 1917 г. соотношение золота к бумаге составляло лишь 16,2 %.

Формально бумажный рубль за три года войны обесценился в 6–7 раз, но запас прочности огромной империи, а также набранные за рубежом многомиллиардные кредиты притормозили падение. К началу 1917 г. покупательная способность рубля внутри страны понизилась лишь в 4 раза, а валютный курс на внешнем рынке и того меньше – всего до 56 довоенных копеек. Относительная устойчивость рубля объяснялась просто: при объёме бумажной массы около 9,1 млрд. руб., сумма набранных за три года войны иностранных кредитов к началу 1917 г. составила 7,3 млрд. Общая же задолженность государства перед кредиторами, по подсчетам специалистов царского Минфина, к февралю 1917 г. достигала 20 654 959 833 рубля!

Фактически царское правительство отодвигало неизбежный финансовый кризис в будущее, на послевоенное время. Такая политика финансирования войны, балансируя на грани дефолта с гиперинфляцией, имела бы резон, сохрани монархия в стране внутреннюю стабильность и дееспособное управление. Однако в феврале 1917 г. именно этого и не хватило.

«Если американцы дали бы нам для начала 1 миллиард…»

США первыми из крупнейших держав признали Временное правительство. Дэвид Фрэнсис, американский посол в Петрограде, восторженно писал вашингтонским адресатам о февральских событиях в России: «Эта революция является реализацией отстаиваемого и пропагандируемого нами демократического принципа правления…» Весна 1917 г. стала периодом явной эйфории в русско-американских отношениях, президент США Вильсон патетически заявлял, что Америка и Россия теперь «партнеры в борьбе за свободу и демократию».

В свергнувшем царя Петербурге тем временем открыто рассчитывали на материальную помощь со стороны богатой Америки, только что официально вступившей в Первую мировую войну. До февраля 1917 г. многочисленные попытки царского правительства получить крупные кредиты в США оканчивались скромными результатами – в общей сложности около 80 млн. долл. за все годы войны. Для сравнения, Британия за тот же период кредитовала царскую Россию в 14 раз щедрее.

Но весной 1917 г. Временное правительство открыто рассчитывало на многократный рост материальной поддержки со стороны Вашингтона. Казалось, основания для этого были – в США не только приветствовали февральскую революцию по идеологическим соображениям, но и рассчитывали посредством экономического влияния на Россию усилить свой политический авторитет в Европе. Вашингтон тогда лишь примеривался к роли мирового лидера и нуждался в союзниках на евразийском континенте. Однако переплачивать таким союзникам практичные американцы вовсе не собирались…

Оптимизм «временных» властителей России по поводу заокеанских собратьев по демократии подогрел открытый в мае 1917 г. американский кредит, первый после февральской революции. Он составил 100 млн. долл. – больше, чем когда-либо получала от США царская Россия. У «временных» министров, испытывавших нараставшие трудности с внутренним финансированием, тут же разыгрался аппетит. В личной переписке Михаила Терещенко, первого министра финансов Временного правительства, тогда прямо озвучивались мечты: «Если американцы дали бы нам для начала 1 миллиард долл., что им сделать очень легко…» Мечты главы Минфина понятны – такая сумма позволяла без труда профинансировать полгода мировой войны.

Оптимизм «временных» министров подхлестнул и начавшийся в июне 1917 г. визит в Россию представительной делегации из США. Во главе американцев, торжественно поселившихся в Зимнем дворце, стоял Элиу Рут – не только бывший госсекретарь и сенатор от штата Нью-Йорк, но и политик, близкий к Джону Моргану, крупнейшему банкиру США. Однако, понаблюдав «временных» министров вблизи, сенатор Рут в разы урезал их финансовые мечты, к тому же прямо увязал американские деньги с политическими обязательствами: «Прежние и предстоящие кредиты предоставляются лишь до тех пор, пока Россия участвует в войне против Германии…»

Elihu Root (1845–1937)