Неожиданный визит

Я зашла известить Людвига, что ужин готов. Чтобы подобное сообщение дошло до его сознания, необходимо огласить его с должной настойчивостью. Правда, при этом хочется оставаться мягкой. Усадить Людвига за обеденный стол — одна из повседневных проблем нашей семейной жизни. Другой проблемой, тоже предзастольной, является мытье рук, и всякий раз я вынуждена не только напоминать об этом моей дочери Иоганне, но и проверять исполнение, ибо на все мои происки она неизменно отвечает, что уже мыла руки. Возможно, час-другой назад Иоганна действительно смачивала руки под краном. Об этом же свидетельствуют и серые следы на полотенце. Но даже если Иоганна, беззаботно болтая, оказалась на кухне у мойки, а в руках у нее — о чудо! — появилось мыло, это еще не значит, что сопротивление сломлено. Кстати, в своем упрямстве она ничуть не изобретательна, и ее стойкость отличается максимальной экономией затраченных усилий, чего так недостает мне (зато я практически всегда выхожу победителем из наших схваток). Между прочим, я никогда не кричу (хотя для моих голосовых связок это было бы лучше, чем горловые спазмы, когда я стараюсь обуздать свой гнев) и не швыряю поднос на газовую плиту (он лишь на мгновение застывает в моих руках).

Итак, в акустическом отношении все происходит довольно тихо, и эта сторона моей воспитательной работы представляется Людвигу весьма смутно, а некоторую напряженность за столом он объясняет исключительно своими опозданиями. И не без оснований, так как он нередко подсаживается к нам, когда мы уже кончаем есть. Пререкания с Иоганной к тому времени почти забыты, особенно если они не сопровождались излишней эмоциональностью. Иоганна по натуре не обидчива, а если с кем-то и надо порою искать примирения, то уж скорее со мной, причем инициатива тогда целиком принадлежит дочери, мне же остается лишь идти навстречу. Когда человек так уверен в собственной правоте, как Иоганна, он тратит все меньше энергии для ее защиты. К тому же ожидание объединяет нас с дочерью, ибо к столу вот-вот должен явиться отец с пожеланиями приятного аппетита. Для Иоганны появление отца никогда не поздно. Она готова начать обед заново, на сей раз в роли скромного и благовоспитанного ребенка: «Нет, мне совсем немножечко. А это тебе, папочка. Это ведь твой любимый салат». Свой шанс она использует сполна, ни на шаг не отходя от избранной роли. Для Людвига еда служит поводом для общения или даже развлечения — в зависимости от настроения; например, он пересказывает свои отзыв, только что написанный им о статье профессора Граупнера, растолковывает мне, насколько изменился журнал «Биология и эксперимент» (свежий номер тотчас разыскивается), или заботливо пичкает дочку тем, что приготовлено для него. Хотя порою он и садится за стол одновременно с нами, однако вряд ли представляет себе, хорошо или плохо ест Иоганна. Если бы Людвига всерьез заинтересовало это, ему пришлось бы обращаться за разъяснениями ко мне. Собственной наблюдательности ему бы тут не хватило, ибо она у него весьма избирательна — как, впрочем, у каждого человека — и регистрирует лишь те факты, которые вписываются в сферу его интересов и обычных представлений. Наблюдательность отказывает Людвигу, например, тогда, когда он сталкивается с людьми, которые руководствуются в своих поступках мотивами, отсутствующими у него самого и потому ему неизвестными. Этот селективный принцип так или иначе ограничивает, а то и полностью исключает восприятие явлений, далеких от него по самой своей природе.

Как ученого Людвига ценят прежде всего за широту взглядов и терпимость, но сама я поняла это лишь с годами и не без труда. Я действительно не раз бывала свидетельницей того, как внимательно и терпеливо выслушивал он не только своих единомышленников или противников, ни даже самого занудного коллегу, если еще окончательно не разуверился в нем.

Людвиг и ко мне достаточно внимателен. Но я женщина, и этим все сказано. Разумеется, речь не идет о какой-либо дискриминации. Людвиг вообще воздерживается от любых суждений о врожденных психических или интеллектуальных различиях между мужчинами и женщинами. Хотя этот вопрос профессионально не совсем чужд ему, однако и не близок настолько, чтобы Людвиг сумел выработать собственное мнение на должном научном и этическом уровне.

Иногда Людвиг говорит: основная тяжесть домашнего хозяйства лежит в нашей семье на Урсуле. Он действительно так считает. И вообще необходимо подчеркнуть — все, что он ежедневно и ежечасно говорит или пишет, отражает его подлинные убеждения. Их-то он и высказывает рано или поздно, спонтанно или в силу осознанной необходимости, едва ли не по всем мыслимым проблемам.

Когда говорят об основной тяжести, подразумевается наличие и тяжестей иных. Если Людвиг не вменяет их в обязанности Иоганне — а он успел убедиться, насколько трудно привить ей практические навыки, — то он должен признать, что кое-какие домашние заботы ему следует взять на себя.