Неожиданный визит

— Но ты должна была хотя бы сказать. Знаешь, у меня скоро будет внук. Я не могу переменить свою жизнь. Когда ты вернешься, мы все обсудим. На следующей неделе я приду к вам с одной делегацией. Может, потом… У меня скоро будет внук.

Он погладил ее руку.

«Сколько цветов, — думает он. — Не комната, а целая оранжерея». Бригитта приносит суп, свежую колбасу домашней выделки, кровяную и ливерную. Потом подает вареную картошку и хлеб.

Когда начинали копать картошку, родители всегда резали свинью, чтобы угостить поденщиков, копавших картошку. Потом зимой забивали еще одну. Теперь поздней осенью, пока овец не переводят в хлев, режут прошлогоднего барана. В эту осень они отдали на бойню старую овцематку. Весною она тяжело ягнилась. Сказывался возраст. Ветеринар целую неделю делал ей уколы, целую неделю. Ягнята родились мертвыми. Молока у нее не стало. Старая была.

Менгерс мажет ливером хлеб.

— Нравится? Привезу тебе на следующей неделе с собой. — Бригитта улыбается. — У нас все будет хорошо.

Через неделю она снова начнет расставлять по столам астры в «Золотом салоне», в городе, где хотела бы жить со своим мужем и детьми…

Когда бузина поспевает снова, Бригитта переезжает из города назад в деревню. Она устраивается в столовую, где раньше работала мать, а иногда подрабатывает официанткой в деревенском ресторанчике. Здесь еще сохранился круглый стол для завсегдатаев с колокольчиком посередине. Если кто звонит в колокольчик, значит, он всех угощает. Мать сидит теперь дома и нянчит внука. А Бригитта ходит между столами с подносом, подавая кофе, пиво или водку.

Бузина между тем переспела и сама осыпается с гроздьев.

Перевод Б. Хлебникова.

ГАНС-СЧАСТЛИВЧИК

Порою забывает человек родные места. Будто их и нету вовсе. Ему невыносима мысль, что его судьба по наследству чем-то уже предопределена, тем более чем-то нереальным, неосязаемым.

На первый взгляд, Фуксгрунд ничем не отличается от многих других маленьких деревень. Тут проходит асфальтовая дорога, за последние годы крестьяне отремонтировали свои усадьбы. Правда, бросается в глаза, что дворы отстоят друг от друга довольно далеко, каждая усадьба обнесена оградой из песчаника или кирпича, нет деревенской площади. По утрам через Фуксгрунд проезжает школьный автобус. Он трижды останавливается, чтобы забрать пятерых детей школьного возраста.

Эти ребята еще не слышали здешнего поверья. Может, потом услышат, когда Ганс-Юрген Лейксенринг вернется домой, если, конечно, он вернется.

Тогда они узнают, что деньги и удачу Лейксенрингам приносит Ханзель-домовой. Этот Ханзель вылетает ночами из дымохода; он любит парное молоко, а если Лейксенрингам кто не угодит, они напускают на того своего Ханзеля. Может, Ханзель совсем и не такой; во всяком случае говорят, будто он поселился у Лейксенрингов. Конечно, дети в домового не поверят. Впрочем, и из деревенских стариков никто всерьез в это не верит.

Справа от усадьбы, через дорогу, находится пруд. За ним начинаются поля. По другую сторону дома — огород, сад и загон. Дальше луг и опять поля. В саду есть холмик, который с годами подосел. На нем растет самшит, вьется плющ, по весне там и сям расцветают крокусы.

Холмика этого никто не видел. Но говорят, будто он действительно есть. Редкого человека, заглянувшего сюда, принимают во дворе, иногда показывают огород либо проводят с другой стороны к воротам загона.

В загоне стоят две кобылы, красивые породистые лошади, и гнедой мерин.

Вообще-то, гнедого хозяин хочет продать, но жена всякий раз удерживает его:

— А если мальчик вернется? Вдруг он надумает забрать гнедого? Или решит остаться.

Нет, нельзя отдавать гнедого, а то…

Никто не договаривает этой фразы до конца.

А усадьба хороша. На каменной арке над воротами высечена дата постройки — 1613. Через открытые темные створки этих деревянных ворот и ушел Ганс-Юрген.

Он пришел вчера вечером, отвел Гнедого в загон, немного постоял у ограды, чтобы убедиться, что лошади ведут себя спокойно.

Потом через сад и огород он прошел к задней двери дома, весь вечер просидел с родителями, братом и его женой, рассказывал о своей квартире в Лейпциге, которую сейчас отделывает; отец лег спать рано, а утром Ганс-Юрген вновь ушел через большие ворота.

Мать проводила его до автобусной остановки. Она не плакала. Наверно, уже выплакала все слезы.

Ганс-Юрген уехал в Лейпциг.

Не на край же света. Значит, не все еще потеряно.

Ганс-Юрген Лейксенринг родился последышем. Он был на удивление смугл, и скоро все заметили, как он любит лошадей.

Если другие родители покупали детям игрушечные машины, то Лейксенрингам приходилось разыскивать по магазинам деревянных лошадок, маленькие повозки и тележки. Старший брат уже водил в поле трактор, а младший еще передвигал игрушечные упряжки по кухонному столу.

— Интересно, которому из парней достанется Ханзель-домовой? — перешептывались старухи, — Какой туман-то был, когда меньшой родился. Мы еще удивлялись. А он вдруг и родился. Прямо в полдень.