Так, финская частица s– возводится автором к указательному местоимению se, марийская частица at – к указательному t-ово-му местоимению, удмуртская частица
Но, с другой стороны, мы можем прочесть в этой же книге, почти на тех же страницах: «Эта общность указательных местоимений и указательных частиц отражает то древнейшее первичное состояние дейктических слов, когда указательные местоимения и указательные частицы еще не были разделены, т. е. одна и та же единица совмещала в себе обе функции» [Майтинская 1982: 146]. И даже прочесть такое «крайнее» высказывание: «Приведенные данные свидетельствуют о том, что праформы перечисленных частиц уже в обско-угорском языке-основе были частицами» [Там же: 151].
Однако несомненно, что удачной стороной книги К. Е. Майтинской является установка автора на расчленение (разбиение) поздних языковых дейктических и прономинальных комплексов на первичные минимальные единицы, которые приближаются по статусу (и даже облику) к нашим славянским партикулам. Так, например, расчленяется ею финская диалектная частица josko ’неужели’ < jo + s + ko. Соответственно расчленяется и финское joko ’неужели’ < jo + ko. В обоих случаях конечным элементом является вопросительная частица ko. Финское jopa ’даже’ тоже складывается из двух элементов: jo ’уже’ + pa. При этом многие финно-угорские компоненты коммуникативного комплекса получаются путем редупликации, удвоения. Таково, например, мансийское titti (здесь утроена первичная частица ti). Ср. с этим русские модели вроде
В книге К. Е. Майтинской воспроизводятся списки частиц (партикул), которые она считает первообразными (правда, эти списки приводятся каждый раз все-таки с легкими изменениями). Это – основы на консонант с-, k-, j-, n-, t– и вокалическая первообразная частица Е. Поразительно, насколько этот приведенный список вполне согласуется с вычленяемыми индоевропейскими данными.
Однако К. Е. Майтинская демонстрирует в своей работе и отличия финно-угорской системы. Во-первых, синтаксическая позиция указательного элемента в этих языках была (и есть) постпозитивной. Об этом будет сказано ниже в связи с частицейВ этой же книге К. Е. Майтинской высказана интересная гипотеза о более позднем появлении семантики отрицания у так называемых n-овых частиц. Она пишет: «По-видимому, первоначально соответствующее n-овое слово использовалось для подчеркивания и выделения других слов. Особенно часто – при отрицании. Оно специализировалось, стало отрицательной частицей и утратило местоименную (а позднее – выделительную) функцию» [Майтинская 1982: 146]. Эта гипотеза позволяет объединить с отрицанием и славянский «дальний дейксис», приняв единое происхождение этих партикул[50]
.Специально вопросом о контактологических причинах столь активного заимствования русских частиц в финно-угорских языках занималась в последние годы М. Лейнонен [Leinonen 1997; 2000; 2002]. Этому вопросу посвящено уже несколько специальных ее исследований. Среди бесспорных заимствовований из русского языка вроде копулятивных da, i и других особое место занимает частица dak, располагающаяся позиционно в финальной части предложения, употребляемая и в русском, и в финно-угорских языках. Значение ее можно передать как ’раз уж, если, когда’, например: