Я присмотрелся и увидел. Действительно – пятиэтажное. Откуда в Лыскове в XVIII веке пятиэтажное здание? Тогда выше двух этажей и не строил никто. Тем более в селах. Оказалось, что картину в семидесятых годах прошлого века писал местный художник Виктор Константинович Фадеев. Собственно, даже и не писал заново, а снимал копию с оригинала начала прошлого века, который висел в одном из местных храмов. Куда делся оригинал, долго рассказывать, а вот это пятиэтажное здание – не больше и не меньше как райком партии. Фадеев был активным то ли комсомольцем, то ли молодым коммунистом, то ли просто любил рисовать красно-коричневые пятиэтажные здания[146] – райком партии он вписал в панораму исключительно по собственной инициативе. Никто ему никаких руководящих указаний не давал. Когда же его спросили, какого… он это сделал, то Фадеев ответил, что хотел навечно… Впрочем, может, его и не спрашивал никто. Только покивали сочувственно головой и покрутили пальцем… или не покрутили, поскольку знали его с детства.
Тут я понял, что мироздание знак мне подало и пора слушать не только диктофоном, но и обоими ушами.
Вернемся, однако, в самое начало истории Лыскова, когда еще никакого города и в помине не было, а были лишь кабаны, лоси, туры, медведи, волки и пчелы в больших количествах. Населяла эти места мордва, которая конкурировала с медведями по части отбора меда у диких пчел.
В самом первом зале местного краеведческого музея, по традиции посвященного природе здешних мест, стоят целых три медвежьих чучела – Михайло Иванович, Настасья Петровна и Мишутка. Чучелам этим сто лет. Каждому. Может, и больше, поскольку были они уже в первом Лысковском музее, созданном в девятьсот шестнадцатом году, а привезли их из имения князя Грузинского, о котором речь еще впереди. Жизнь чучела сильно потрепала. Медвежонку где-то так испортили нос и все, что вокруг носа, что стоит он теперь уткнувшись в колени медведицы, которая в лапах держит стеклянный ящик для сбора пожертвований. Когтей на передних лапах нет ни у одного из трех – неугомонные детские посетители музея, которым хоть кол на голове теши, повытаскивали все. Зубы у медвежьего отца семейства вставные – от другого медведя. У чучел волков все зубы свои, и вид они имеют такой свирепый, что даже дети, которые не боятся ничего и норовят потрогать все, что трогается, не посмели их тронуть.
На одной из стен зала висит огромная голова зубра. Их к сегодняшнему дню истребили всех, но теперь стали понемногу привозить из заповедников и расселять. В Лысковском районе семь зубров, но все они в частных владениях в заволжской части района. Немаленькие, должно быть, там частные владения, если в них расселяют зубров. Что же до медведей, то их истребить, к счастью, не смогли – они водятся во всех частях района и расселяются, где считают нужным. В десятом году, когда горели леса, через реку из Заволжья в сторону Лыскова переплыли девять медведиц с медвежатами. Так они в окрестных лесах и остались жить-поживать да грибников пугать. Впрочем, местных охотников не испугаешь. Они на медведя ходить привыкли. Несколько лет назад принесли охотники в город трех медвежат, которых нашли возле убитой не ими медведицы. Медвежат разобрали по семьям. Само собой, никто и предположить не мог, что забавные медвежата вырастают и превращаются во взрослых медведей. Медвежонок Люся жил в доме рядом с музеем. Сначала его водили на веревочке по городу, а потом сделали клетку. Родители приводили к Люсе детей. Посмотреть. Сами. Никто их не принуждал. Когда подросший медвежонок ревел, бабки, сидевшие на скамеечке у соседнего дома, делали знающие лица и сообщали прохожим, что «Люся жрать хочет». Прохожие в одно мгновение становились пробегающими. С превеликим трудом удалось пристроить всех медвежат в более или менее надежные руки. В лес-то его обратно не выпустишь. Кого отдали в цирк, кого в зоопарк. Понятное дело, что в хороший цирк или зоопарк медвежонка без настоящих документов не возьмут, а какие у сироты документы…
Оставим наконец медвежат в покое и отправимся в те времена, когда в этих местах появились славяне и стали жить-поживать вместе с мордвой. Жили и поживали они до тех самых пор, пока в этих краях не стали безобразничать золотоордынские татары, которые жили неподалеку и поживали всех, до кого могли дотянуться. Пробовали прятаться от них по лесам, но передвижные амбары с хлебом тогда еще строить не умели, да и домашняя скотина прятаться не умела и не хотела этому учиться.
Пришлось строить укрепленное селение. Подобрали гору покруче у берега реки Сундовик – там, где она впадает в Волгу. Гора называлась Оленьей, и высота скатов ее была около сорока метров. Она и сейчас такая же высокая и так же называется. Теперь, правда, на ней никто не живет[147], но когда жили, то беспрестанно от кого-нибудь оборонялись.