Непереводимое в переводе

Следует отметить, что далеко не от всех реалий мож­но образовать прилагательные, которые имели бы и пря­мое, и переносное значение. Из приведенных выше верш­ковый и фунтовый могут значить только «длиною в один вершок» и «весом в один фунт» соответственно и упот­ребляются редко; с другой стороны, копеечный, наряду с прямым значением «достоинством в одну копейку» (ко­пеечная монета), имеет еще два, а то и три переносных значения: «стоящий недорого» (копеечная вещь), «низ­кооплачиваемый» (копеечные уроки) и «мелочно-рас­четливый» (копеечный ум). При этом довольно трудно вывести определенную закономерность: переносные зна­чения получают, с одной стороны, названия «мелких денег», разменной монеты (копейка, су, стотинка, пен­ни), с другой — крупные меры (пуд, ока); от них не от­стают и какие-то «средние» — аршин и сажень. Возмож­но, что это связано с их большей употребительностью. Между тем, такие реалии послужили основой для образо­вания множества фразеологических единиц.

Здесь, однако, важнее отметить, что в некоторых, да­же, может быть, в большинстве прилагательных, приоб-

22

ретших переносное значение, оно как бы преобладает над прямым и часто настолько, что прямое почти пере­стает чувствоваться; это в свою очередь отражается на яркости колорита: он «выцветает» иной раз до такой степени, что переводчик серьезно подумывает об упот­реблении данного слова просто как синонима к прилага­тельному, определяющему его качество. Например, пу­довый значит просто «очень тяжелый», и никому из рус­ских, наверное, не придет в голову взвешивать сапоги, о которых сказано, что они «пудовые»; аршинный и сажен-_ныи— «очень большой» («писать аршинными буквами», «саженные шаги»); «богатырский рост» не обязательно связывать с героями былин и т. д. Приблизительно такая же картина наблюдается в отношении сложных прилага­тельных стопудовый и тысячеверстный.

Итак, независимо от того, будем мы считать прилага­тельные, произведенные от реалий, реалиями или нет, обращаться с ними при переводе следует чрезвычайно осмотрительно: даже при утрате значительной доли на­циональной окрашенности или временной патины, в са­мих словах сохраняется достаточно аромата места и эпо­хи, чтобы заставить переводчика отказаться от нейтраль­ных замен.

2. Войдя в ПЯ, одни из чужих реалий полностью ак­климатизируются на новом месте и, чувствуя себя как дома, начинают пользоваться всеми правами и испол­нять все обязанности хозяев, т. е. получают определен­ный род (существительные) и способность изменяться, в зависимости от роли в предложении, по падежам и чис­лам (ср. такое относительно новое в русском языке слово, как хунвейбин). Другие, благодаря своей форме, отли­чающейся от формы, присущей словам ПЯ, оказываются менее гибкими и «контактными», приживаются труднее и остаются в категории несклоняемых, как например, дацзибао; большинство этих слов — среднего рода.

Многие транскрибированные реалии получают в ПЯ вполне правильные формы рода и числа: рубль в англий­ском множественном числе roubles, в немецком Rubels, во французском roubles; копейка приобрела во фран­цузском форму мужского рода kopeck и, соответственно, множественное число kopecks. Правильно транскрибиро­ванное на болгарском кану употребляется с постпозитив­ным артиклем в единственном числе кануто, а во мно­жественном числе канутата, что звучит достаточно не­складно.

23

Если все это — словарные реалии, то переводчик лег­ко справится с их «грамматическим оформлением»; если же ему приходится вводить такое слово, то, согласно на­шим  наблюдениям,  может  быть два  пути:  либо слово подгоняется под какую-нибудь модель ПЯ, так сказать, русифицируется грамматически  (если речь идет о рус­ском языке), либо независимо от оригинальной формы принимается как несклоняемое, т. е. употребляется в име­нительном падеже на протяжении всего текста. Впрочем, так же поступает и автор, вводя в свое произведение лю­бые заимствованные впервые слова. Таким образом по­ступила Л. В. Шапошникова в упомянутых выше очер­ках, вводя, например, некоторые этнические реалии; рас­сказывая о мифическом происхождении своего племени, старейшина говорит: «Пусть будут отныне роды. Род мы назовем иллом    (разрядка наша — авт.) и добавим к нему названия тех частей оленя, которые получили наши охотники»'. При такой конструкции фразы русский чи­татель должен считать,    что    род — это илл, поскольку «-ом» каждый примет за окончание творительного паде­жа. Однако из дальнейшего следует, что «так и возникли первые десять родов: Мут иллом, Каи иллом, Мен иллом и т. д.»; так что оказывается, что это не илл, а иллом.