Неписанная любовь (ЛП)

Рафаэль прерывает нашу прогулку к пляжу, чтобы сорвать цветок гибискуса с куста. Я быстро полюбила их с Нико соревнование за самый красивый цветок, хотя тот, что Рафаэль сорвал сегодня, возможно, лучший из всех. Не потому, что это мой любимый цвет — ярко-розовый, — а из-за того, как он смотрит на меня, заправляя цветок за ухо.

— Спасибо, что доверяешь мне, — его палец касается раковины моего уха, прежде чем он отстраняется.

По моей коже пробегают мурашки.

— Мне будет не хватать этих цветов, когда мы вернемся домой.

Он наклоняет голову.

— Правда?

— Да. Я сохранила их все.

— Почему?

— Хотела иметь что-то особенное на память об этом отпуске.

Его выражение лица такое, будто он хочет что-то сказать, но тут Нико дергает меня за руку.

— Моя очередь!

Я приседаю, чтобы он мог положить свой цветок на противоположную сторону моей головы. Он не торопится, проверяя, не выпадет ли он из моих волос.

Когда он закончил, я небрежно поцеловала его в щеку.

— Спасибо, маленькая рок-звезда.

Он ухмыляется.

По моей шее пробегают мурашки, и я поднимаю взгляд и вижу, что Рафаэль смотрит на нас.

— Что?

— Ничего.

Он говорит это вслух, но выражение чистой тоски на его лице?

Оно говорит обо всем.

Вчера вечером, когда он узнал о моей песне и шрамах, связанных с ней, я подумала, что Рафаэль был добр просто так. Он сказал, что мои шрамы прекрасны, потому что это часть моей истории, но я уже слышала разновидность этих слов раньше. У меня было несколько парней, которые, казалось, чувствовали то же самое, но потом я ловила их на том, что они пялились, когда я не вижу, или морщились, когда проводили по ним рукой. Я чувствовала, как они колеблются, когда целуют мои бедра. Я видела, как они по-другому обращались с острыми предметами, когда я находилась в комнате, вели себя так, будто я могла в любую секунду схватить лезвие и продолжить то, на чем остановилась много лет назад.

Но сегодня я чувствую истину в его словах и никогда в жизни не ощущала себя более красивой.

Нико не сразу замечает мои шрамы. Мы еще даже не успели сесть на лодку для подводного плавания, а я уже поймала его взгляд, хотя он быстро отвел глаза, покраснев щеками. К счастью, он воздерживается от расспросов о них, пока мы устраиваемся на лодке, но во время поездки к месту снорклинга то и дело бросает на меня украдкой взгляды.

В какой-то момент, когда я запихиваю в рот таблетку Драмина, он отводит Рафаэля в сторону и что-то шепчет ему на ухо, а я делаю вид, что ничего не замечаю. Я знала, что это произойдет, но то, что Нико знает о моем прошлом, заставляет меня трепетать сильнее, чем когда-либо прежде.

Я не хочу, чтобы он смотрел на меня по-другому или боялся меня. Предвкушение того, что может произойти дальше, разрушает мое волнение от встречи с морскими черепахами в дикой природе, и большую часть поездки на лодке я провожу в напряжении, думая о том, что спросит Нико.

Только когда мы достигаем места назначения и Рафаэль отлучается в туалет, Нико наконец набирается смелости и задает мне вопрос, которого я так боялась.

— Элли?

— Мм, — я выжидающе смотрю на него.

— Ты счастлива?

Я несколько раз моргаю, чтобы осознать его вопрос.

— В смысле счастлива?

— В целом. Ты чувствуешь себя хорошо?

— В основном да. Не каждый может быть счастлив все время, потому что это невозможно, но я чувствую себя хорошо большую часть времени.

— Это хорошо, — он поправляет маску для подводного плавания, чтобы очки удобно сидели на лице.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Papi (Папа) сказал мне, что иногда, когда людям очень-очень грустно, они причиняют боль себе, а не другим.

Так вот о чем шептались Рафаэль и Нико, пока я притворялась, что очарована океаном. Мы с Рафаэлем согласились с этим ответом еще в отеле, но меня все равно тревожит мысль о том, что Нико об этом знает.

Я делаю глубокий, очищающий вдох.

— Он прав.

— Так ты действительно сделала себе больно?

Мой взгляд падает на колени.

— Да.

— Потому что тебе было очень, очень грустно? — он хмурится.

— Было, но я больше так не делаю. Я поговорила с человеком, который помог мне стать лучше и научил меня, что нужно делать вместо этого.

Это, кажется, смягчает напряжение в его плечах.

— Мне грустно, что тебе было так больно.

Мое сердце словно уменьшилось вдвое.

— Теперь мне лучше. Честно.

Он протягивает мизинец.

— Ты клянешься?

Я соединяю свой мизинец с его и обещаю, прежде чем сказать:

— Тебе не нужно беспокоиться обо мне.

— Papi (Папа) сказал мне, что беспокоиться о тех, кого мы любим, — нормально, потому что это значит, что нам не все равно.

Мои глаза затуманились.

— Я тоже тебя люблю.

— Больше, чем кислых жевательных червячков?

Я киваю.

— И клубнично-лимонные газировки.

Пластиковые ласты на его коленях падают на пол, когда он вскакивает и заключает меня в объятия.

— Я люблю тебя больше, чем пианино, супергероев и Дюка Брасса.

— Ничего себе, сколько любви от такого маленького парня.

— Papi (Папа) говорит, что у меня самое большое сердце.

Второе по величине сердце, сразу после сердца его отца.

Глава 46

Рафаэль