Неписанная любовь

После возвращения с водных лыж Рафаэль и Нико проводят остаток дня в воде, играя в игры, а я сижу в шезлонге в тени и работаю над песней, которую пишу для Коула. Мои пальцы болят от того, как долго я играю на гитаре, но я слишком близка к завершению.

Или, по крайней мере, была близка, пока меня не отвлек Рафаэль. Моя невнимательность вызвана не тем, что он без рубашки, хотя это, конечно, не помогает.

Нет. Меня полностью, безоглядно заинтересовал отец Рафаэль. Заботливый, увлеченный, терпеливый и любящий родитель, который не сделал ни единого перерыва с тех пор, как Нико попросил его пойти поплавать больше часа назад.

С моего места на пляже их не слышно, но мне хотелось бы слышать, судя по тому, как Нико время от времени откидывает голову назад в безудержном смехе в ответ на слова отца.

Может, Рафаэль и не хочет больше детей, но он рожден, чтобы быть отцом. Это я точно знаю.

Нико вскрикивает, когда Рафаэль подбрасывает его в воздух, наверное, в пятидесятый раз, и с плеском падает в воду. Руки Рафаэля, должно быть, горят, но он до сих пор не остановился.

До сих пор.

Нико плывет к нему, крича:

— Еще раз!

— Дай мне несколько минут.

Как только я наношу на кожу Нико еще один слой солнцезащитного крема, он хватает свой бинокль и отправляется обратно на пляж, а Рафаэль опускается на пустой шезлонг позади меня. Если бы я провела столько времени в воде с Нико, подбрасывая его и изображая дельфина, на котором он может кататься, мне бы понадобилось больше, чем несколько минут, но, опять же, Рафаэль — настоящая машина.

Он смотрит на меня и щурится.

— Что заставило тебя так улыбаться?

— Ты, — честно отвечаю я.

— И что я для этого сделал?

Моя улыбка становится еще ярче.

— Ты действительно замечательный отец.

Его уже загоревшие щеки темнеют.

— Ты так думаешь?

— Ты шутишь? Ты только что тридцать минут притворялся дельфином.

— Во-первых, я был акулой.

Я хихикаю.

— Виновата.

Он улыбается, и мое сердце замирает.

— Я давно не видел Нико таким счастливым, — свет в его глазах немного меркнет.

— Что? — спрашиваю я.

— Я просто беспокоюсь, что все это может исчезнуть.

— Никто не может быть счастлив вечно.

Он снова смотрит на океан.

— Поверь мне, я знаю.

Моя грудь неприятно сжимается от напоминания о его прошлом выборе делать других счастливыми в ущерб своему собственному счастью.

Я поворачиваюсь в шезлонге так, чтобы оказаться лицом к нему.

— У Нико будут прекрасные дни, как сегодня, но будут и плохие, как в ту ночь, когда он упал в комнате. Все, что ты можешь сделать, — это поддерживать его в хорошие и плохие дни.

Он вздыхает.

— Я ненавижу плохие дни.

— Я тоже, но они случаются, особенно с учетом быстрого прогрессирования его состояния.

— Меня раздражает, что я не могу это контролировать.

Я хмурюсь.

— Ты не можешь контролировать все, но можешь контролировать свою реакцию.

Он хмурится.

— Я не хотел так вести себя после приема у врача.

Я не собиралась поднимать эту тему, но если он хочет, то ладно.

— Я знаю, — говорю я мягким голосом.

— Мне все еще неловко, что он меня услышал.

— Почему?

— Потому что я должен быть сильным, а он увидел мою слабость.

Я несколько раз моргаю.

— Это тот урок, который ты хочешь преподать своему ребенку? Что плач или эмоции по поводу чего-то, что явно имеет для тебя значение, делают тебя слабым?

Он пристально смотрит на меня.

Я опускаю взгляд на свои колени.

— Когда Нико взял с меня обещание ничего не говорить о его ухудшающемся зрении, я подумала, что это потому, что он не хочет снова заставлять тебя грустить. Но, возможно, это было потому, что он не хотел показаться тебе слабым.

— Черт, — через несколько секунд его голова откинулась назад. — Я даже не думал об этом.

Я тоже не думала, пока он не начал называть себя слабым, потому что у него был момент слабости.

Рафаэль несколько раз моргает в направлении полосатого зонтика и шмыгает.

Вот черт.

Неужели я заставила его плакать? Я доводила до слез только свою маму и теперь чувствую себя ужасно, что сделала это и с ним.

— Ты в порядке?

Он трет глаза.

— В глаз попало немного песка.

Черт бы побрал этого человека за то, что он заставил меня влюбиться в него еще больше. Мы должны быть друзьями, черт возьми. Друзьями, которые думают о том, чтобы поцеловать друг друга, но тем не менее друзьями. Вот только сейчас он расстроен, а я хочу его утешить.

Черт.

Его мышцы напрягаются, когда я сажусь рядом с ним и убираю его волосы с глаз. Не уверена, замечает ли он, как реагирует на мои прикосновения, но от этого у меня в груди становится тепло.

— Все в порядке, — я глажу его по щеке.

Он отводит взгляд с остекленевшими глазами.

— Эль?

— Да?

— Я солгал.

Мое сердце замирает.

— О чем?

— На самом деле мне ничего не попало в глаз.

У меня вырывается смешок.

— У меня было предчувствие, но я не хотела думать лишнего, — мое собственное зрение затуманивается, когда я наблюдаю, как рушатся стены вокруг него.

— Мне жаль, — он добавляет еще один кусочек моего сердца в свою растущую коллекцию.

Я прижимаюсь к его щеке ладонью.

— Я прощаю тебя.