Непобедимая и легендарная

Чем дальше на север, тем больше было видно разрушений. За кольцом бульваров, собственно в Париже, казалось, что не осталось ни одного неповрежденного дома. Германские железнодорожные транспортеры били по оставшейся в руках французов части Парижа со стороны Северного и Восточного вокзалов, а также с позиций на вокзале Сен-Лазар. Каждый снаряд их орудий главного калибра, снятых с устаревших германских броненосцев, наносил городским постройкам страшные разрушения. На море эти орудия уже не имели никакой боевой ценности, а вот на суше, при разрушении крупного города, тяжелые фугасные «чемоданы» проявили себя выше всяких похвал.

Мережковский с Гиппиус тоже оценили великолепную простоту идеи германского генштаба, застыв перед сплошным морем развалин, опустив на землю свои чемоданы. Чем дальше, тем значительней были разрушения, казалось, что руинам не было ни конца, ни края. Не было видно даже шпиля Эйфелевой башни, который раньше возвышался над Парижем, видимый из любой точки города. Удивительное творение гениального инженера разделило судьбу города, рухнув под натиском тевтонской ярости. Исполнилась мечта сентиментальных берлинских фрау и замшелых прусских милитаристов, которую они лелеяли вот уже полвека. Мировой вертеп и источник всего греховного, что было в Европе, уничтожен.

Было непонятно – какого черта этим двоим потребовалось ехать именно в Париж, где не могло уцелеть никого и ничего. Уже в Орли было понятно, что город, половину которого все еще занимали германцы, во время уличных боев разбит вдребезги и обезлюдел. Кто-то из горожан сумел бежать из этого ада, а остальные погибли в кровавой мясорубке первых дней парижского сражения, не сумев вырваться из этого кошмара.

Наверное, этим двоим казалось, что если они, наконец, доберутся до своей парижской квартиры, то все ужасы останутся позади. И вот теперь для них все кончено. Они-то думали, что тот жандарм, как и статьи в газетах, преувеличивали степень разрушения города. Ведь немцы – культурная нация, и они не могли совершить всего того, что им приписывала французская пресса. Но все оказалось не так. Читая газеты, нельзя было даже себе представить эти развалины, груды битого кирпича, в которые превратились и роскошные особняки богачей, и дешевые доходные дома бедных.

Развернувшись, Мережковский и Гиппиус побрели обратно на ближайшую железнодорожную станцию, таща за собой чемоданы. Им было неизвестно, где теперь искать своих прежних парижских знакомых, да и живы ли они вообще, или сгинули безвестно в огромной братской могиле, в которую превратился Париж. И, разумеется, в их представлении во всем были виновны не европейские политики, которые развязали эту бойню, а русские большевики вообще и Сталин в частности, за то, что вероломно предали союзников, выйдя из войны и оставив их один на один с германской военной машиной.

Но развалинами дело далеко не исчерпывалось, и в этом Мережковскому и Гиппиус предстояло убедиться весьма скоро. Когда они проходили мимо особняка, разрушенного попаданием германского снаряда, из подворотни на них набросились несколько сенегальцев. Мережковский получил удар кулаком по голове и выпал в осадок, после чего часть разбойников стала потрошить немудреный скарб изгнанников, а другие не спеша занялись групповым изнасилованием Зинаиды Гиппиус, ибо, несмотря на свои без малого пятьдесят, она была еще достаточно хороша собой и выглядела моложе своего возраста.

По счастью, мимо проезжал патруль национальной гвардии, который и заметил подозрительную возню в развалинах. Национальные гвардейцы – в основном местные жители, которые проживание и работу в прифронтовой полосе совмещали со службой в ополчении.

Грузовичок остановился, и из кузова, брякая винтовками, выскочили гвардейцы. Сенегальских дезертиров они даже не стали расстреливать, а просто перекололи штыками, после чего помогли Мережковскому и Гиппиус собрать разбросанное барахло и упаковать его в чемоданы. Потом потерпевших доставили в ближайшее отделение жандармерии, чтобы там разобрались – что это за странные люди бродят по развалинам того, что было когда-то столицей Франции.

11 октября 1918 года.

Петроград. Таврический дворец.

Глава ИТАР Тамбовцев Александр Васильевич

Вчера ко мне заглянул наш неутомимый майор Османов и, хитро подмигнув, намекнул, что если я подсуечусь, то вскоре получу счастье лицезреть одну известнейшую личность – самого Нестора Ивановича Махно, того самого, который из Гуляйполя. Он с не менее известным Семеном Каретником должен прибыть в Петроград.