Непобедимая и легендарная

– А ведь мы их предупреждали, – задумчиво сказал Османов, – воистину, кого Аллах хочет наказать, того он лишает разума. Теперь можно и нужно подумать о том, чтобы возобновить блокаду Зонгулдака. Быть может, хоть тогда Энвер-паша станет немного сговорчивее?

– Ну, это вряд ли, – с сомнением ответил Немитц, – но вы правы, Мехмед Ибрагимович, попытаться стоит обязательно. Тем более что сейчас такой поход можно совершить без особого риска. Я полагаю, что к Зонгулдаку для начала можно отправить один дредноут, например «Волю», крейсер «Кагул» и несколько эсминцев. Пусть они с неделю наведут порядок в водах, прилегающих к Зонгулдаку, и отправятся назад. Как только турки успокоятся – сразу же выслать вторую группу, примерно в аналогичном составе. И так до тех пор, пока кому-нибудь из турецкого руководства все это не надоест.

– Александр Васильевич, – сказал Османов, – вы командующий, вам и карты в руки. Пусть в Стамбуле знают, что русский Черноморский флот жив и снова боеспособен, что бы там ни говорили отдельные персонажи от политики. Наше дело правое, так что победа будет за нами. Вот и товарищ Железняков с этим тоже абсолютно согласен. Так что вы воюйте, а мы пока займемся политикой. Восток, как говорится, дело тонкое…

14 января 1918 года, полдень.

Мурманск, «Батарея Кетлинского».

Контр-адмирал

Казимир Филиппович Кетлинский

С трудом опираясь на массивную трость с набалдашником из моржовой кости, тяжело дышащий контр-адмирал Кетлинский поднялся на бруствер своей бывшей батареи. Секущий ледяной ветер с Баренцева моря бросал ему в лицо мелкую снежную крупу. Именно здесь, почти два месяца назад, он с другими такими же героями принял смертный бой с английской эскадрой, в котором Кетлинский даже и не надеялся уцелеть. Грешен был адмирал, грешен. Грешен даже в первую очередь не сколько и не столько перед новой властью, сколько перед собственной совестью. Не устоял перед соблазном, заигрался в грязные политические игры, запутался в чужих тенетах. Вот и пришлось расплачиваться за все, смывать грехи собственной кровью. Но теперь все это осталось в прошлом. Можно перевести дух, возблагодарить Господа за то, что остался жив, и осмотреться по сторонам.

За те два месяца, что он провалялся на госпитальной койке, мир сильно изменился. Быстро закрутилось колесо истории, и то, что еще вчера казалось невозможным, сегодня уже превращалось в реальность. Мир с Германией, необъявленная война с Антантой, победы над английским флотом у Мурманска и Бергена, и флаг Советской России, поднятый над Шпицбергеном-Грумантом. Заносчивые британцы в бешенстве, но ничего пока не могут поделать. Америка шокирована и, считай, что выбита из войны. А на фронте во Франции грозовой тучей копятся перебрасываемые с востока германские войска. Война, которая в Лондоне совсем еще недавно казалась почти выигранной, повернулась к джентльменам совсем другой своей стороной, грозя стать затяжной, изматывающей и с далеко еще непредсказуемым концом. Но это уже проблемы англичан – сами заварили эту кашу с мировой войной и революцией в России, пусть сами ее и расхлебывают.

Кетлинский обернулся. Там, за спиной, на позициях его бывшей батареи вовсю шла работа. Пленные англичане при свете ярких электрических фонарей ломами и кирками долбили скальный Кольский грунт, готовя шурфы для подрывных зарядов. Возможно, что это самый древний гранит на планете – ему примерно миллиард лет. Батарее Кетлинского быть, и это название теперь закреплено за ней официально.

Как и всякий нормальный польский шляхтич, Казимир Кетлинский был в меру тщеславен, и такое признание заслуг, конечно же, грело его душу. Как и орден Боевого Красного Знамени, полученного за тот бой, и должность начальника артиллерии Мурманского оборонительного района. Только вооружена восстановленная батарея Кетлинского теперь будет не старыми шестидюймовками Кане, способными только пощекотать бронированную шкуру современных линкоров, а двумя двенадцатидюймовыми башенными установками, снятыми с затопленного неподалеку «Дредноута».

Как опытный артиллерист, Кетлинский знал, что одно орудие на берегу можно приравнять к трем-четырем того же калибра, установленным на корабле. В Порт-Артуре японский броненосный флот с его двенадцатидюймовками за все время осады так ничего и не смог сделать с Электрическим утесом, десятидюймовые орудия которого не подпускали к себе вражеские корабли на дальность прямого выстрела. Эта же бронебашенная батарея, укрепленная в гранитном скальном массиве и охраняющая вход в Кольскую губу, будет для любого врага куда более опасным и малоуязвимым противником, чем некогда прославленная Порт-Артурская батарея.