Непобедимое солнце

Христиане – всего лишь одна из восточных сект. У нас на Востоке их много, и у каждой имеется свое объяснение мира и его недостатков. София, премудрость божия, создала демиурга, а тот в свою очередь создал всех нас, слышал я в Никомедии от врача, лечившего мне мозоли от отцовских калигул (снимать их в то время было еще рано). Творение изначально несовершенно и движется к погибели, но это не страшно, ибо плотский мир есть тюрьма духа и гибель мира станет разрушением темницы…

Да, это похоже на то великое и тайное, что я видел ночью в своем храме. Но только мисты зря подходят ко всему так серьезно и трагично. Игра, просто игра… Да и где они видели этот самый дух, кроме как в тюрьме плоти?

Отчего-то духу не слишком нравится, когда его выпускают на волю, сказал я врачу в Никомедии. В этом и ужас, ответил он.

Но в мире есть сила, пел во мне чистый голос моей юности, способная исправить все несовершенства. И эта сила – я, Варий Авит, унаследовавший империум от Каракаллы, имя «Антонин» – от философа Марка и тайную силу – от прадеда Юлия, жреца Солнечного бога.

В чем смысл моего танца? Я рассказываю создающему мир богу о том, что на самом деле происходит с крохотной катушкой нитки по имени «человек». Я танцую человеческую жизнь на своем пути через Вечный город – и прошу божественную машину о милости.

Человек несчастен по своей природе, говорят мудрецы. Но если это действительно так, как это можно исправить?

Надо дать человеку что-то, превосходящее его природу. Огонь, который ослепит его и заставит забыть о своей печальной судьбе. Быть может, это сумеет сделать новый бог. Быть может – один из тех богов, чьи символы несут сейчас со мною рядом.

Почему я танцую свой главный танец, двигаясь спиной вперед? Потому, что держу лошадиные поводья? Нет. Такова судьба людей – мы не видим грядущего и знаем только то, что осталось в прошлом. Мы пятимся в будущее. Солнце, озаряющее все стороны сразу – приди на помощь тем, чей единственный свет приходит из вчерашнего дня!

Мне помогает полоса золотой краски под ногами, у меня есть стража, которая не даст мне споткнуться – но у других людей этого нет. Мой танец долог, но просьба проста: пусть у каждого появится такая же золотая подсказка, как у меня, и все смогут сверять свой бег в неизвестное с тем, что советует им бог…

И вот я добежал до алтарей. Я устал и взмок, а на воинов, сопровождавших меня в полной выкладке, лучше не смотреть – наверное, правы те, кто советует освободить преторианцев от такой чести прежде, чем они сделают это сами.

Дымят трубы на холмах. Какие-то из них, я знаю, подают сигналы моим врагам. Теперь можете мешать мне, знатоки темных наук – я спляшу и у алтарей тоже, хоть и устал, но это просто пластический танец, тешащий толпу, и другого смысла в нем нет. Толпа и ее император, мы все уже рассказали едущему на колеснице богу. И бог, я знаю, услышал.

Мир похож на тяжко груженный корабль: он может развернуться, но это займет много лет. Пройдет время – и след моего танца станет виден. Мир ждут серьезные перемены. Их увидят все – но никто не поймет, в чем их причина. Я знаю, что меня ждет забвение и позор. И не только меня – даже имени моего бога, единственного настоящего из всех, не будет на небосклоне, ибо Камень предпочитает тайну.

Но разве важно, как потомки назовут пылающий в них огонь? Главное, что огонь будет.

Еще я собираюсь сплясать свою смерть. Я танцевал для солдат на Востоке, чтобы они подняли меня в зенит этого мира – но даже солнце не задерживается в высшей точке надолго. Чем быстрее я уйду, тем раньше начнется Метаморфоза.

Я был жрецом, был императором, а умру, вероятно, как солдат – от железного острия. Как прекрасно собрать полную коллекцию того, что это значит: быть человеком на земле.

31

Я проснулась от собственного стона – а потом еще раз застонала, уже оттого, что проснулась. Маска слетела во сне и лежала рядом с подушкой.

Целая, слава богу.

Последний раз голова у меня так болела лет десять назад. Похоже, Habana Club, который мы пили в последнем баре, был паленый… Где же еще быть паленому Habana Club, как не на Кубе? И это тоже восприняли от Старшего Брата…

Я вспомнила кепку с надписью «Miami Vice» и еще раз застонала. Вот этот долгий пьяный разговор с местным тихарем – без него точно можно было бы обойтись. И ничего не стоило завершить его после первой же чашки кафэ кафэ кафэ.

«О чем говорили? – думала я. – Кажется, я ругала революцию… А у них всюду написано «слава революции»… Но я-то ругала в том смысле, что не надо новой. А они могут решить, что я против старой… Не хватало только…»

Мысль о кубинском застенке была, конечно, чрезмерной – тем не менее, наложившись на тошноту, она подействовала кумулятивно, и я бросилась в туалет.