Непобедимое солнце

– Ты решаешь мелкие семейные вопросы, – сказал волхв со шрамом. – Но тебе подвластны и великие вещи. Ты есть божественный жребий. Если ты захочешь, ты сможешь навсегда высвободить защемленную материей душу…

– Братцы, – сказал я, – не хотите ли выпить? Мне кажется, наша беседа пойдет веселее.

– Мы не пьем вина, – ответил самый старший. – Мы ессеи и на нас много обетов.

– Тогда я выпью за вас, – сказал я и налил себе еще вина. – Итак, мудрые мудрецы, или как вас положено называть, как же мне станцевать конец мироздания? Как-то по-особому дергаться? Прыгать? Скакать?

– Про это мы не знаем, – ответил волхв со шрамом. – Но мы знаем вот что. Когда ты совершишь должное, глаз на камне откроется. И тогда эон София спросит того, кого увидит перед собой – точно ли он хочет, чтобы мир распался на волокна? Точно ли он желает, чтобы пойманная материей душа освободилась? Тебе нужно будет дать ответ.

– Как?

– Ты должен станцевать свой выбор. Искренне. Честно. И если твоим решением будет уничтожить мир, он кончится, и душа обретет свободу. Но чем окажется эта свобода, нам неведомо…

Я заметил, что солдаты охраны смотрят в небо. Я высунул голову из беседки – и увидел парящего над Палатином орла. Он почти не двигал распластанными в воздухе крыльями, но медленно поднимался, попав, должно быть, в уходящую к небу воздушную струю. Я не знал, как точно истолковать этот знак, но понял, что к словам гостей следует отнестись серьезно.

– То, что вы говорите, странно, – сказал я. – Боги могут разрушить свое колдовство множеством разных способов, на то они и боги. Зачем им я?

– В этом все и дело, господин, – ответил волхв с желтой бородой. – Боги сами не могут прийти к должному решению насчет этого мира. Он кажется им простой забавой. Мы же знаем, что он устроен жестоко и глупо, и страдание настигает в нем любого…

– Не стал бы утверждать, что жить совсем плохо, – заметил я и отпил вина. – И я знаю еще пару человек, думающих так же.

Тут самый молодой волхв поднял на меня сверкающие глаза – и сказал:

– Даже ты, высший из людей, страдаешь оттого, что доктора не могут сделать тебе женский орган…

Я только вздохнул. Я уже давно перестал злиться на подобные сплетни – а то пришлось бы сжечь Рим, как папочка спалил Александрию.

– Вы по виду мудрые люди, а собираете базарные слухи. Я мог сказать такое в шутку на пиру, выпив слишком много вина, но никогда не имел таких намерений всерьез. Все нужные мне органы у меня есть. Если хочешь, останься вечером, я покажу тебе, как я справляюсь без всяких хирургов.

Волхв пунцово покраснел – только шрам на его щеке остался белым.

– Мы ессеи, – ответил он, – и на нас обеты, господин.

– Да я и не настаиваю, – сказал я, – просто горько смотреть на твои седины. Если ты так заблуждаешься насчет близкого, как ты можешь судить о далеком?

– Извини его, господин, – попросил старый волхв. – Он неумен и хотел только показать свою смелость.

– Да какая же смелость в том, чтобы повторять за шлюхами и рабами?

– Прости, господин, – сказал волхв со шрамом, – я подлинно произнес глупость.

Он повалился передо мной на пол, да так проворно, что рабы с опахалами даже замерли от испуга, а солдаты караула кинулись к беседке. Я сделал им знак вернуться на место.

– Не приближайтесь ко мне, – сказал я волхвам. – И не делайте неожиданных движений, потому что на вас смотрит стража. Вы мудрые люди и много знаете, я признаю. Но почему боги не могут решить судьбу мира сами?

– Про мир спорят два эона, – сказал желтобородый. – София и ее сын. Сын и есть наш Создатель. Он считает, что мир благ. София полагает мир злом и тюрьмой духа – и думает, что он должен быть завершен. Между ними нет согласия, и каждый видит свое. Пойманная в силки материи душа действительно страдает и в начале, и в конце своего пути. Но между этими вратами бывает, что она наслаждается, радуется, надеется – словом, живет… Искупается ли одно другим? Боги не знают. Поэтому решать судьбу мира доверено человеку.

– Человек уступает мудростью богам, – ответил я. – Зачем мудрым спрашивать глупца?

– Богам важно не мнение человека, – сказал волхв с косичками. – Богам важно его решение. Их логика отлична от нашей.

– Чем же?

– Это вообще не логика. Мы страдаем и мыслим. Боги играют. Наш мир – игра, и судьба нашего мира – тоже. То, что кажется нам великим выбором, для богов подобно тому, чтобы метнуть игральную кость. И эта кость – ты, господин. Ты гораздо больше любого цезаря…

– Потому что все зависит от того, где и как я упаду, – пробормотал я.

Волхв удивленно улыбнулся – такой шутки он не ждал.

– Продолжай, – сказал я.

Мне даже расхотелось пить.

– Когда придет час окончательного решения, эон София и ее сын Создатель явятся перед Камнем в человеческом виде. И ты будешь танцевать перед ними, чтобы разрешить судьбу мира, господин.

– Прости, почтенный, – сказал я, – но я видел эоны. И я не представляю, каким образом они могут принять человеческое обличье.

– Ты созерцал их во время танца?

Я кивнул.