Непобедимый

— Потому что меня здесь не было — я не видел ничего, кроме этого трупа. Вы тут были с утра. Это изображение вам ничего не говорит?

— Нет. Они… они шевелились. Они тогда ещё были живы? И что на них такое было? Эти пятнышки…

— Они не шевелились. Это оптическая иллюзия. Энграммы фиксируются так же, как фотографии. Иногда получается сдвиг — образы налагаются друг на друга. В данном случае этого не было.

— А эти пятнышки? Тоже оптическая иллюзия?

— Не знаю. Всё возможно. Но кажется мне, что нет. Вы как считаете, Нигрен?

Маленький доктор уже освободился от скафандра.

— Не знаю, — сказал он. — Может, это и не был артефакт. На потолке их не было, правда?

— Этих пятнышек? Нет. Только на них… и на полу. И на стенах…

— Если бы накладывалась другая проекция, они, вероятно, покрывали бы всё изображение, — сказал Нигрен. — Но это не наверняка. Слишком много случайностей в таких фиксациях…

— А голос? Это… это бормотание? — с отчаянием допытывался Роган.

— Одно слово произносилось отчётливо: «мама». Вы это слышали?

— Да. Но там было ещё что-то. «Аля… ляля…» — это повторялось…

— Повторялось потому, что я обшарил всю теменную область коры, — проворчал Сакс. — Это означает: всю зону слуховой памяти, — пояснил он Рогану. — Это и есть самое необычное…

— Эти слова?

— Нет. Не слова. Умирающий может думать о чём угодно; если б он думал о матери, это было бы абсолютно нормально. Но его слуховая память пуста. Совершенно пуста, понимаете?

— Нет. Ничего не понимаю. Как это — пуста?

— Сканирование теменных слоёв обычно не даёт результатов, — объяснил Нигрен. — Там слишком много энграмм, слишком много зафиксированных слов. Получается так, будто пытаешься читать сто книг сразу. Хаос. А у него, — он поглядел на тело, прикрытое простынёй, — у него там ничего не было. Никаких слов, кроме вот этих нескольких слогов.

— Да. Я проходил от сенсорного центра речи до самой sulcus Rolandi,[7] — сказал Сакс. — Потому эти слоги и повторялись: это были единственные уцелевшие фонетические структуры.

— А остальные? А другие?

— Нету их. — Сакс, будто теряя терпение, рывком поднял тяжёлый аппарат — даже кожаная ручка футляра заскрипела. — Просто нет их, и всё. Не спрашивайте меня, что с ними сталось. Этот человек полностью потерял слуховую память.

— А картина?

— Это дело другое. Он видел это. Мог даже не понимать, что видит, но фотоаппарат тоже ничего не понимает, однако фиксирует то, на что его нацелишь. Впрочем, не знаю, понимал он или нет… Вы мне поможете, коллега?

Врачи ушли, таща аппараты. Дверь закрылась. Роган остался один. И тут его охватило такое отчаяние, что он подошёл к столу, отбросил покрывало и, расстегнув рубашку мертвеца — она оттаяла и стала уже совсем мягкой, — внимательно осмотрел его грудь. Он вздрогнул, прикоснувшись к телу, — кожа стала эластичной; ткани оттаивали, мышцы при этом расслаблялись, голова, прежде неестественно приподнятая, безвольно откинулась, словно этот человек и вправду спал.

Роган искал на его теле следов какой-нибудь загадочной эпидемии, отравления, укусов, но не нашёл ничего. Два пальца левой руки разомкнулись, открывая маленькую ранку. Её края слегка зияли; она начала кровоточить. Красные капли падали на белую пенопластовую покрышку стола. Это уже оказалось не по силам Рогану. Даже не закрыв мертвеца саваном, он выбежал из гибернатора и кинулся, расталкивая столпившихся в коридоре людей, к выходу, словно его что-то преследовало.

Ярг задержал его у барокамеры, помог надеть кислородный прибор, даже мундштук сунул ему в губы.

— Ничего не известно, навигатор?

— Нет, Ярг. Ничего. Ничего!

Он не замечал, с кем спускается вниз в кабине подъёмника. Двигатели машин выли на холостом ходу. Ветер усилился, и песчаные вихри неслись, хлеща шершавую, изъязвлённую оболочку ракеты. Роган совсем забыл об этой странной истории с оболочкой. Он подошёл к корме и, став на цыпочки, коснулся плотного металла кончиками пальцев. Броня была похожа на утёс — именно на поверхность очень старого выветрившегося утёса, всю в твёрдых бугорках, неровную. Он видел между вездеходами высокую фигуру инженера Ганонга, но даже и не попытался спросить, что он думает об этом феномене. Инженер знал не больше, чем он. То есть ничего. Ничего.

Он возвращался вместе с дюжиной людей, сидя в углу кабины на самом большом вездеходе. Словно из далёкой дали слышал их голоса. Боцман Тернер заговорил что-то об отравлении, но все на него обрушились:

— Отравление? Чем? Все фильтры в идеальном состоянии! В резервуарах полным-полно кислорода. Запасы воды нетронуты… Еды вдосталь…

— Видали, как выглядел тот, кого мы нашли в малой навигационной? — спросил Бланк. — Я с ним был знаком… нипочём бы его не узнал, но у него был такой перстень с печаткой…

Никто ему не ответил.

Вернувшись на базу, Роган отправился прямо к Горпаху. Тот уже ориентировался в ситуации благодаря телевизионным передачам и рапортам ранее вернувшейся группы, которая вдобавок привезла несколько сотен снимков. Роган почувствовал невольное облегчение, поняв, что может не отчитываться перед командиром о своих наблюдениях.