Из больницы мы с Леной отправились в отделение милиции в Рязани, где нас уже ждали родные. Следователи сообщили маме, что я нашлась, еще утром. У мамы закружилась голова, и она не сразу решилась спросить, жива ли я. Собравшись с силами, она все же задала этот вопрос, и ей ответили, что я жива, но многое пережила. Встречи пришлось ждать довольно долго – сначала нужно было получить разрешение властей. Из-за бюрократических проволочек прошло 12 мучительных часов, прежде чем мы смогли увидеться. Время тянулось бесконечно, и с каждой минутой я нервничала все больше и больше. Наконец этот момент настал. Меня отвели в специальную комнату в отделении милиции. Я вся дрожала. Сердце буквально выпрыгивало из груди. Я столько лет мечтала об этом моменте, думала о нем каждый день, каждый час, каждую минуту. Я представляла, как все это будет, но когда момент наступил, мне стало страшно встречаться с родными. Как они поведут себя, увидев, что я больше не та симпатичная девчонка, которая когда-то уехала в город повеселиться? Я стала взрослой, меня несколько лет насиловал извращенец, пытавшийся разрушить мой разум и душу. Они увидят худую, бледную девушку в грязной одежде – в той самой, в которой я выбралась из подземелья. Жуткий запах плесени пропитал не только одежду, но и каждую клеточку моего тела. Узнают ли они свою красивую и веселую Катю? Что они почувствуют, узнав, что происходило со мной все эти годы? А вдруг мама начнет ругать меня за то, что я не сказала ей про поездку на праздник? И что скажет папа? Смогут ли они принять все, что случилось с их дочерью? А вдруг жестокая правда повергнет их в глубокую депрессию? Смогу ли я рассказать им все или лучше просто промолчать?
У меня кружилась голова от этих вопросов. Я остановилась перед дверью кабинета следователя. За ней меня ждали родные люди. Как тяжело было открыть эту дверь! Кровь как молотом стучала в ушах. Но выбора не было. Я должна была воссоединиться с родными – и не могла больше ждать.
Как только я открыла дверь, мама и сестра кинулись ко мне, расцеловали и чуть не задушили в объятиях. Все плакали. Мама постоянно спрашивала, не больно ли мне. Я никак не могла понять, почему она спрашивает, но потом все стало ясно. Мой вид поразил их. Худая, бледная, с редкими, клочковатыми волосами…
– Мама, все будет хорошо, – попыталась я успокоить ее. – Я очень мало двигалась и почти разучилась ходить. Скоро я снова стану прежней.
Мама вновь принялась меня целовать, а я спросила, почему не пришел папа.
– Отец в командировке. Он постарается вернуться как можно быстрее, но придется несколько дней подождать.
Стоя рядом с мамой и сестрой, я почувствовала, что напряженность, не оставлявшая меня несколько часов, начала отступать. К моему глубокому облегчению, никто не ругал меня за то, что в тот жуткий день я ушла из дома. Мы обнимали друг друга, и мне было так хорошо… Мама и сестра плакали, а у меня слез не было. Я смотрела на них и улыбалась… И не могла поверить, что наконец-то вернулась домой.
Мы выполнили все милицейские формальности, ответили на все вопросы, и нам разрешили уехать. Измученная, но счастливая мама вызвала такси. В машине мы почти не разговаривали. Дома мы оказались довольно поздно. Я с ног валилась от усталости, но все же обошла всю квартиру. Удивительно, но там почти ничего не изменилось. И все же все вокруг казалось мне нереальным: такое чистое и сверкающее! Вернуться в этот мир было нелегко.
Я вошла в свою комнату и замерла от изумления. Мама категорически отказывалась мириться с моим исчезновением. Моя комната осталась в точности такой же, какой была в день похищения. Единственная перемена – несколько вещей сестры, но лишь потому, что Аня иногда ночевала в моей комнате – так она по мне тосковала. Осмотрев квартиру, я отправилась в ванную мыться. Но мыло и горячая вода не могли избавить меня от запаха плесени, которым пропиталось все мое тело. Я долго терла себя мочалкой, извела почти целую бутылку геля, но запах не пропал. Пока я мылась, мама и сестра готовили мне ужин. Я вышла из ванной в чистом халате, мы уселись за стол. Впервые за целую вечность меня ждал вкусный домашний ужин. До сих пор помню, с каким изумлением я смотрела на свою тарелку: рыба, овощи… Рыба пахла восхитительно, вкус был непередаваемый, но я сдерживала себя, чтобы не съесть слишком много и слишком быстро.
Радость от близости сестры и мамы была безгранична. Но, хотя все мы были счастливы, я ощущала какую-то напряженность. Нужно было решить миллион проблем, но я не знала, что говорить можно, а что не стоит. Как заговорить с родными после того, как к тебе несколько лет относились, как к зверю в клетке? О чем говорить, когда мы все понимаем, что любое мое слово породит жуткие образы и оставит глубокие шрамы в их душах, а может быть, ранит на всю жизнь?