Непобежденные

– Тебе же везет! – Митька стоял перед Шумавцовым, кривя рот, покусывая нижнюю губу, еще через мгновение орал на своих: – Мяч! Мне мяч!

Пошел мотать мелюзгу, но запутался в своих же ногах. Лясоцкий дал пас Фомину, а тот махнул ногой мимо мяча. Митька засмеялся, пяткой катнул мяч своему инсайду Попову, но у Попова мяч срезался, лег в ноги Саше Цурилину. Того опять как из лука пустили, обогнал дылду Доронина, пыром протолкнул мяч между ногами вратаря. Тотчас же вратарский кулак въехал мальчишке в лицо.

– Я думал – мяч, а это голова! – похохатывая, придуривался вратарь.

У Саши губы стали красными от крови. Пришлось поменять удаленького маленького на большого Евтееева. Евтеев – одногодок Иванову, но в очках. Очки снял, и – беспомощный человек.

Шумавцов поставил мяч на отметку пендаля. Подошел Иванов, отбросил мяч в сторону.

– Гол забит. Два раза не наказывают за одно и то же нарушение. Вратаря, разумеется, можно выгнать, но у нас другого нет.

– Я думал – мяч, а это голова! – снова вытаращил бесстыжие глазищи плехановский голкипер.

– Заткнись! – приказал Иванов.

Заткнулся.

– Ладно! Играем дальше! – сказал своим Шумавцов. – Четыре – четыре.

– Давим! – Иванов руками позвал команду вперед и уже в следующий миг снес Лясоцкого.

– На испуг берут, – объяснил рыбак ребятам на деревьях.

Лясоцкий захромал, а штрафной – не опасный. Центр поля. Но сидящие на деревьях дружно закричали:

– Шумавцов! Бей с левой!

Плехановские даже стенку не поставили. Далеко до ворот.

Шумавцов постоял над мячом и начал отходить для разбега.

– Добежит до мяча, и дух вон! – громко хмыкнул Доронин.

Шумавцов начал разбег с подскока. Вратарь подставил под летящий снаряд ладони. Ладони обожгло, отбросило. Бредень, заменивший сетку, опутал мяч, как рыбу.

Иванов уже во все горло кричал на своих:

– Чумички! Мне! Мне!

Вел команду вперед, но с мячом не расставался. Митьку защитники окружили, мяч выцарапали, и старший Цурилин послал его всеми забытому Фомину.

Фомин обещание сдержал, забил.

– Время! – кричали с деревьев.

– Времени навалом! – Доронин погрозил кулаком, но не Шумавцову, не Фомину, а девушке с часами.

Та сидела на лавке пунцовая. Молчала. Стрелка прошла лишнего целых пять минут.

Вратарь плехановцев поймал мяч от головы Лясоцкого, кинул себе в ноги и не хуже Кандиды[1] погнал к воротам обидчиков.

Толян Апатьев пристроился к нему сбоку, ткнул мяч в сторону. Витька, брат, ударил куда подальше. Мяч от железной груди Доронина взлетел и упал в ноги Шумавцову. Алеша рванулся к пустым воротам. Оглянулся. Все позади. Все стоят. Все смотрят. Повел мяч шагом и в метре от ворот остановился. И не тронул мяча. Пошел к скамейке, где сидела пунцовая от стыда ухажерка.

Спросил:

– Время кончилось?

– Ага! – сказала ухажерка.

Шумавцов поднял руки:

– Конец игре. Айда купаться!

Все смотрели на пустые ворота. На одинокий мяч. Не забитый.

Деревья разом засвистели, будто на них опустилась огромная стая соловьев-разбойников.

Митька смотрел на пацанье, на козлят радостных. Чувствовал: черно в груди. Всех бы расстрелял… Дикие мысли. Дикая злоба. Так не проигрывай! Сопливым не проигрывай, врагам.

Он подошел-таки к Шумавцову, сказал серьезно:

– Физкульт-привет! – Глянул в глаза. – Почему тебе везет?

– Мы – красные! – улыбнулся Алеша. – Красный Городок! Красная армия всех сильней.

– А мы какие? Лично я – советский студент! Говори, да не заговаривайся.

Проповедь

В Свято-Лазаревский храм на службы батюшки Викторина стекался народ со всей округи. Женщины. Женщины, не страшась властей, молились о даровании жизни сыновьям, мужьям и самой России.

Для очередного поучения отец Викторин избрал тему насущную: о терпении.

– Древний мир не так уж стар, если мы помним и чтим Святых Отцов! – Батюшка говорил, призадумываясь, и прихожанки затаивали дыхание, чтобы не только слово, но и молчание батюшкино пережить, как он. – Беды и напасти во все времена горькие, разорительные. А лекарство для одоления страстей, ломающих жизнь человека, милые вы мои, ведь то же самое, что и во дни пришествия Христа, при Ное, при Адаме: терпение.

Отец Викторин склонил голову, стоял перед людьми, за его спиною Царские врата. И женщины, и даже девочки верили – с их батюшкой ничего дурного случиться не может. В алтаре, возле которого молится отец Викторин, Бог живет.

Батюшка вздохнул:

– Чтоб не забылось сказанное, назову вам имя: пророк Иона. Помянем добрым словом этого праведника. Ради спасения корабля и людей он своею волей согласился стать жертвой. А на самом-то деле вручил жизнь Господу Богу. И не сгинул в пучине морской. Иону проглотил кит, но в этом и было спасение смиреннейшего пророка.

Отец Викторин не искал глазами среди прихожан «чужих», для кого слушать священника – работа. Тема проповеди опасная: большевикам подавай борца, а Церковь учит смирению.

Сколько потерь перенес народ Людинова, сколько добрых, честных людей если не в могилах, так в тюрьмах, в лагерях Колымы, в пустынях Казахстана! Пора народу научиться хранить себя. Именно хранить! Ради жизни племени русского, государства именем Россия.