Непобежденные

Я не ответил. Я пошел через площадь, залитую горячим солнцем, а они за мной, но держась поодаль, так что снова я увидел их уже после, пошел под пристальными взглядами тех, что встали у магазинов и около суда и следили покамест издали, ждали. Я неторопливо Шагал, окутанный яростным ароматом вербены. Тень от дома легла на меня, я не остановился, только бегло взглянул на потускневшую табличку "Б.-Дж. Редмонд, юрист" и стал всходить по лестнице, по деревянным ступенькам, испятнанным табачными плевками, истоптанным тяжелыми, недоуменными башмаками крестьян, идущих судиться; дошел по темному коридору до надписи "Б.-Дж. Редмонд", стукнул раз и открыл дверь. Он сидел за письменным столом, тщательно выбритый, в белейшем воротничке. Он был немногим выше отца, однако грузнее -- грузностью человека сидячей профессии, но лицо не адвокатское, не по туловищу худое, тревожное (трагическое даже -- да, теперь я понимаю это), изнуренное под своей свежевыбритостью. Он сидел, вяло держа руку на пистолете, никуда не нацеленном, плоско лежащем на столе. В аккуратно прибранной, тусклой комнате не пахло ни спиртным, ни даже табаком, хотя я знал, что он курит. Я не остановился. Я неторопливо шел на него. От двери до стола было не больше девяти шагов, показалось, я иду во сне, где нет ни времени, ни расстояния, и шаги мои так же мало связаны с преодолением пространства, как его сидение за столом. Оба мы молчали. Мы словно знали наперед все, что можно сказать, и знали, как бесполезно это будет. Как он скажет: "Уходи, Баярд. Уходи, мальчик", -- и затем: "Достань же пистолет. Я жду", -- и все останется таким, как если бы этих слов и не было. И мы молчали, я просто шел к столу, на поднимающийся пистолет, смотрел, как движется вверх рука, как укорачивается в ракурсе ствол, и видел, что пуля пройдет мимо, хоть рука и не дрожала. Я шел на него, на застывшую с пистолетом руку, и не услышал пули. Возможно, я даже выстрела не услыхал, хотя помню внезапно расцветшую дымную оранжевую вспышку на фоне белой сорочки (как помню ее на фоне грязной серой шинели Грамби); я по-прежнему смотрел в дуло пистолета, знал, что оно на меня не нацелено, вторично увидел оранжевую вспышку и дым и опять не услышал пули. Я остановился; это было все. Я смотрел, как пистолет опускается к столу короткими толчками, как разжимаются пальцы, как Редмонд откинулся назад, уронив на стол руки, и по лицу я понял, каково ему -- ведь я знал уже, что значит, когда нечем дышать. Он встал, судорожным движением оттолкнул стул и встал, странно и косо нагнув голову, потом, вытянув одну руку, как слепой, а другой тяжело опираясь о стол, повернулся, направился к вешалке у стены, взял шляпу и, все еще нагнув голову и вытянув руку, слепо пошел вдоль стены, мимо меня, к двери и вышел вон. Он был храбр, этого никто не смог бы отрицать. Он спустился по лестнице, надел шляпу, вышел на улицу, где ждали Джордж Уайэт и прочие шестеро эскадронцев отца и куда уже сбегались остальные; он прошел среди них с высоко поднятой головой (мне сказали после, что кто-то крикнул ему в спину: "Так вы и мальчика убили?"), молча, глядя прямо перед собой, дошел до вокзала, как был, без вещей, сел в отходивший на юг поезд и уехал, исчез навсегда из города и штата.

Послышался топот их ног -- на лестнице, по коридору, в комнате. Но я некоторое время еще (не так уж долго, попятно) продолжал сидеть за столом, как прежде он, положив на все еще теплый ствол ладонь, медленно онемевающую меж пистолетом и лбом. Когда же поднял голову, комната полна была народу.

-- Черт подери! -- воскликнул Джордж Уайэт. -- Ты отнял у него пистолет и промахнулся два раза подряд? -- И ответил сам, ему подсказал Друзиллин инстинкт, у Джорджа еще более изощренный: -- Нет, постой. Ты вошел -- без карманного ножа даже -- и дал ему дважды выстрелить и промахнуться. Господи милостивый!

Он повернулся, крикнул:

-- Выйдите-ка все отсюда! Ты, Байт, езжай к Сарторисам и скажи там, что все уже кончилось и он жив-здоров. Ну же!

Они ушли, остался только Джордж, не сводивший с меня своего бесцветного, раздумчивого (но отнюдь не рассуждающего) взгляда.

-- Вот это номер, -- сказал он. -- Выпить хочешь?

-- Нет, -- ответил я. -- Есть хочу. Я не завтракал.

-- Еще бы. Когда такое задумал, завтрак в рот не полезет. Вставай. Зайдем в гостиницу.

-- Нет, -- сказал я. -- Туда нет.

-- Почему ж? Стыдиться тебе нечего. Я-то бы сделал иначе. Хоть разок бы, да выстрелил по нем. Но тебе виднее.

-- Да, -- сказал я. -- Я бы снова так сделал.

-- Дело хозяйское. Тогда зайдем ко мне. Закусим, а потом поедем и как раз успеем к похор...

Но я и этого не мог.

-- Нет, -- сказал я. -- Собственно, я и есть не хочу. Домой поеду.

-- А может, все-таки подождешь, вместе поедем?

-- Нет. Я поеду.

-- Что ж, тут-то тебе оставаться незачем.

Помаргивая свирепыми, бледными, нерассуждающими глазами, он опять обвел ими комнату, знойный, безжизненный воздух которой еще хранил, таил в себе запах пороха, хотя дым уже рассеялся.