Непобежденные

Булатов, подметил, что катера противника идут параллельными курсами. Если отстать, то торпедные катера, стреляя, будут поражать друг друга… И Константин Павлович стопорил ход, прекращал стрельбу, а торпедные катера продолжали вести огонь, но уже поражая друг друга. Но этот маневр удавался лишь в темноте, а с рассветом обстрел усилился, была повреждена носовая часть катера, отсек быстро заполнился забортной водой. СКА-0112 стал зарываться носом — снизилась скорость.

Евгений Звездкин помогал заделывать пробоины. Воду откачивали, но она почти не убывала, так как забортная вода интенсивно поступала через многочисленные пробоины. Пули прошивали борт катера. Убитые и раненые были в переполненном кубрике, на палубе. Вышел из строя один мотор.

Иван Трофименко, в прошлом комендор береговой батареи, заменил убитого комендора у кормовой пушки. От прямого попадания снаряда на немецком катере произошел взрыв, начался пожар. На СКА-0112 раздались радостные возгласы — это запомнили и Звездкин, и Трофименко.

Когда совсем рассвело, вышел из строя второй мотор. На мостике уже нельзя было находиться. За рулем лежали двое убитых. Очередной рулевой лежал на спине и снизу управлял штурвалом.

Булатов, раненный в лицо, в полулежачем состоянии продолжал вести катер полулежа, подавая команду лежачему рулевому.

Когда заглох последний мотор, Евгений Звездкин спустился в моторное отделение. Там находились П. Г. Новиков и А. Д. Хацкевич. Раненый моторист докладывал Новикову, что идти будут только на одном моторе и надо сменить перебитый маслопровод. Звездкин включился в работу — до службы на флоте он работал слесарем, быстро снял маслопровод с подбитого мотора, сменил. Катер получил ход.

На СКА-0112 просто пассажиров не было — каждый стремился что-то делать, чем-то помочь экипажу. Вели огонь, боролись за живучесть корабля, исправляя повреждения.

Один мотор с трудом тянул катер, все более заполнявшийся забортной водой. СКА-0112 оседал. Накатившейся волной смыло убитых, раненые удержались за надстройки и леера.

Константина Павловича еще раз ранило. С трудом, по-пластунски перебрался он к кормовой пушке и стал корректировать стрельбу.

Закончились снаряды. Тяжело раненный комендор прошептал, что в носовом кубрике, в правом борту над настилом, есть снаряды. Армейские командиры ползком пробрались в носовой кубрик, волоком притащили ящики со снарядами.

Иван Трофименко помнит как к кормовой пушке подполз, толкая перед собой снаряд, полковник А. Б. Меграбян. У него была перебита нога, полковник был весь в крови…

Зарубу ранило в ногу ниже колена, в кость. Стоять было нельзя, он сел у мостика.

СКА-0112 уже не имел хода, но все еще продолжал отстреливаться. Немецкие катера близко не подходили, продолжали вести огонь.

Прилетел Ю-88. Сначала он на бреющем облетел немецкие торпедные катера, а потом на высоте не более 25–30 метров зашел на СКА-0112 с кормы и обстрелял его из пулемета.

«Юнкерс» сделал несколько заходов. Звездкин, подавая снаряды, получил второе ранение. С большим трудом перевязал себе рану, но встать уже не мог и остался лежать у замолкшей кормовой пушки. Умолк и пулемет.

Корма совсем погрузилась в воду, волны обмывали палубу. Кто еще мог, полз к носу катера.

Иван Антонович увидел, как один из торпедных катеров стал подходить к обреченному СКА-0112.

— Что делать? В пистолете оставался один патрон, — вспоминает Заруба. — Я думал, что нас в упор расстреляют и потопят, так как буксировать катер было невозможно. И я решил: пусть меня расстреляют, сам я это делать не буду: надежда на жизнь все еще не угасала…

Пока немецкий катер подходил, Заруба уничтожил документы, выбросил за борт пистолет, часы.

Гитлеровцы подошли вплотную, перебросили сходни, вбежали на палубу с автоматами в руках. Что-то кричали… Заруба подполз к сходням. Немцы втащили его на торпедный катер и положили на корме.

В 1970 году в гости ко мне пришел Константин Павлович Булатов. Он поведал о своем последнем трагическом походе из Севастополя. Во время рассказа у него не раз навертывались на глаза слезы.

— Я очнулся, — вспоминает К. П. Булатов, — когда катер потерял ход. Весь боеприпас уже был израсходован. Я приказал боцману взорвать катер, но эту команду уже некому было выполнять: все были или тяжело ранены, или убиты. Помню, меня кто-то волоком перетащил на немецкий катер.

На торпедный катер переправили всего 16 человек. Всех лежавших и сидевших на корме покрыли брезентом и сняли его только с приходом в Ялту.

«Мы видели, — вспоминает Звездкин, — как подошла санитарная машина и с торпедных катеров выносили убитых и раненых немцев. Кто-то из наших тихо сказал: „Набили-то мы их немало!“ И стало не так больно за поражение в неравном бою».

Булатов пришел в сознание через сутки. Женщина, которая принесла «баланду», сказала:

— Если бы не проснулся, вечером бы похоронили…

Потом тюрьма, лагеря. Два раза бежал, во второй раз перешел линию фронта, но на флот не попал, а служил в армии по своей специальности — инженер-механиком.