Непобежденные

– И нам пора! – сказал Герасим Семенович, увел отряд за Болву.

А у немцев – недоразумение и озабоченность. В боях и стычках с партизанами погибли четыреста солдат и офицеров из подразделения СС.

Беспризорник Щербаков

Без разведки, без донесений подпольщиков – не война, игра в жмурки.

Золотухин глаз положил на мальчишек.

На связь с Клавдией Антоновной Азаровой Василий Иванович послал Семена Щербакова.

– Можно, мы с другом пойдем? – спросил Семен.

– Кто у тебя друг?

– Женька Кабанов. Он, как и я, из Сукремли. Есть где отсидеться.

– Хорошо, – согласился командир отряда. – Но к Щуке пойдешь один. Щука – это главная сестра больницы. Скажешь ей: Щука, она поймет, откуда ты и от кого.

В это время Золотухину доложили: вернулись Афанасий Посылкин, Петр Суровцев и вся их команда. Разведчики рассказали о трагическом сражении пятерых мальчишек из отряда Зайцева.

Не проследил Василий Иванович, как ушли из отряда Семен и Женька – жители Сукремли.

А ушли они не хуже других. Кабанов – с винтовкой, Щербаков – с гранатой за пазухой.

В Сукремль ребята пробрались легко, им нужно было встретиться с Фоминым, узнать, что делается в Людинове. Одну улицу пересекли. Тут Семен и ахнул, глядя на друга: Женька с винтовкой через плечо! Спрятали между слегами у забора. И только вышли на следующую улицу…

– Хальт![15]

Кинулись в проулок, забежали во двор деревенского домишки. Женька – в сарай, Семен – в избу. Смотрит: старушка Конюхова. Ее сын в отряде.

От печи теплом веет.

– Давно топила?

– Вчера вечером.

Семен открыл заслонку, полез в печь.

– Если вякнешь, у меня граната, всю печь разворочу. Закрывай!

Старушка заслонку поставила на место, сама – к столу, рубаху штопать.

И немцы – вот они!

– Партизан! Партизан!

Старушка заохала, руками замахала. Немцы глянули за печь, под кровать, на чердак поднялись. Смотреть больше негде.

На улице, под дулом автомата, – Женька Кабанов. Немцы погнали пленника к начальству. Старушка подождала, заслонку открыла:

– Живой?

Семен выбрался из печи:

– Косточки погрел.

– Твоего дружка поймали.

– Бабка, скорей на улицу! Погляди, куда повели.

Конюхова – к калитке. Скоро вернулась:

– В город! Я Женьку Кабанова знаю. И мать его знаю.

– Та-ак! – сказал Семен. – Готовь, бабка, угощенье сыну. Отнесу. А за храбрость – спасибо. Я у тебя отсижусь… Вечера надо ждать.

Забрался на печь – и ведь уснул! Будто ничего не стряслось.

В отряд вернулся ночью, с винтовкой Кабанова. Не удалась разведка.

А под утро он уже был в пути. Теперь шел один, со строгими наказами, как по городу ходить, не привлекая внимания, где искать в больнице Щуку.

Но в город Семен Щербаков вступил очень даже шумно. Банку из-под тушенки перед собой гнал. Из дыр в зипуне – клочьями вата, ушанка с одним ухом, а сапоги яловые, крепкие. Снял с убитого, должно быть.

Щуку нашел быстро. Показал ей зубы.

– Полечи!

– Полечу, – согласилась Азарова и передала бродяжке тряпицу.

В тряпице – лекарства и донесение.

В обратную сторону Щербаков проследовал, обгрызая капустную кочерыжку.

Донесение Азаровой было тревожное:

«Оккупанты подозревают неправдоподобность наших справок, выдаваемых лицам, предназначенным для отправки в Германию, уж какой раз у них срывается отправка. На выдаваемые справки и их владельцев ведется картотека задним числом. Каждый владелец справки предупрежден. Это в их интересах, и они будут молчать. У оккупантов имеются подозрения на ряд лиц, но кто они, пока неизвестно. Но мы сами делаем выводы. По ходу событий, в ближайшее время нам придется держать ответ, если не арест. Все мы русские, и других улик для врагов не надо. Все предупреждены. На случай потери связи должен сообщить Ясный».

– Как она? – спросил Золотухин Семена.

– Лицом – не подступись. Но хорошая.

– Как, спрашиваю, выглядит? Больная, встревоженная?

Семен руки размахнул:

– Она – большой человек! Глаза, конечно, задумчивые. Но крепкая и смотрит крепко.

– Спасибо, Щербаков. Отдыхай. Нам, как медведям, сил нужно накопить. Тяжелое будет лето.

Прогулка с желтыми подснежниками

Весной небо над Людиновом будто раскрывшийся парашют. На этом парашюте Земля летит. Во Вселенной не падают, во Вселенной взмывают.

В марте и сердце крылато. Алеша Шумавцов носил на крыльях тайны своей улыбку Шуры Хотеевой.

Не та теперь жизнь, чтоб вызвать девушку под первой звездой по улице пройтись, крушить весенний лед на лужицах. В центре Людинова патрули, на окраинах, где за каждым забором сад, стоят танки, возле танков – часовые.

На набережной – полицаи.

Алеша лирического дурачка из себя не строил. Шел всегда сосредоточенно, будто по делу. И дело про запас у него было наготове. Остановят – есть что сказать, не выдумывая наспех.

И ложилась четвертушка тетрадочной страницы в тайник. За этим листочком приходил из леса партизан. Жизнью рискуя. И не зазря. Строки короткого послания превращались на столе командира и начальника штаба в оперативное донесение.

Алеша даже нафантазировать себе не мог, кто читает его отчеты о весне в Людинове.

«17 марта 1942 года. Секретно. Государственный комитет обороны. Тов. Сталину.