Непобежденные

– Ладно! – сказала тетя Александра. – Солнышко высоко уже стоит. Давайте наляжем, еще семь-восемь борозд – и делу конец. Спасибо тебе, Лизонька.

– Но, лошадки! Но! – закричал Васенька. Ему три годика всего. Размахивая прутиком, подгонял лошадок, бабушке Ксюше помогал.

Вдруг загудело в небе. Женщины, сажавшие огороды, оставили на минутку дела, смотрели на самолет:

– Бабы, со звездами! Наш!

Такая радость…

– Полетел фрицев долбать! – сказал Гена.

Лиза снова налегла на постромки, пошло вроде полегче. Переглянулась с тетей Александрой, тоже улыбается. Ей тоже полегчало. Самолет вдруг развернулся, пошел на снижение. Застрочил пулемет.

– Бомба! – закричала Лиза, кинувшись прочь с поля.

Половина огорода взмыла в небо. В ушах звон сквозь страшную тишину. А самолет со звездами на крыльях сделал еще заход, посмотрел на работу свою, не снижаясь, ушел за край земли.

Лиза видела, как бегут к ним женщины со своих огородов. Звук возвращался в уши толчками. На черной земле белоголовый Васенька, в руке красный прут вербы. Бабушка Ксюша – вот она. Руки опущены, смотрит в небо. Гена и Миша возле бабушки, Надя стоит над Васенькой, Наташа – в сторонке. Рукой руку держит. С руки капает кровь.

Где же тетя Александра?

Звуки вернулись к Лизе, сразу все. Услышала:

– Почему мы?! – кричала бабушка Ксюша.

Это она Бога спрашивает? И тут Лиза сама закричала:

– У него же звезды на крыльях! У него же звезды! Я видела.

Женщины повели, а потом понесли Наташу. К немцам. Рану обработать.

Другие женщины искали, что осталось от тети Александры.

Лиза слышала, как они говорят друг другу:

– Почему баб разбомбил? Он же видел: на поле бабы, дети.

– Решил: на немцев работаем.

– Сталинский сокол! – сказала бабушка.

Женщины обступили Лизу, передали ей Гену, Мишу, Надю.

– Ты теперь за старшую. Веди ребятишек домой. Вам всем лучше поспать.

– А как же… огород?

– Не беспокойся. Посадим.

И тут запричитали:

– Нашли! Есть что похоронить. И колечко цело!

Звук снова исчез: Лиза повела своих братьев и сестру домой.

Война и вера

Победа под Москвой вернула полководцам Сталина дух революционной самоуверенности.

И пошло. Под Харьковом немцы разгромили войска маршала Тимошенко – командующего Юго-Западным фронтом, генерал-лейтенанта Малиновского – командующего Южным фронтом. Понесли непоправимые потери, попали в окружение и сдались войска генералов Городнянского, Рябышева, Гордова, Москаленко, Подласа, Харитонова, Костенко.

Потеряв сотни тысяч солдат, из котла, устроенного генерал-фельдмаршалом фон Боком, генералами Клейстом, Паулюсом, маршал Тимошенко вывел 22 тысячи бойцов.

В Крыму маршал Буденный и комиссар Мехлис погубили еще несколько сотен тысяч бойцов.

И это не всё! Под Ржевом изнемогала в окружении 2-я Ударная армия генерала Власова. Под Ленинградом, уже в апреле 1942 года, провалилось наступление на Любанском направлении. В самом Ленинграде от голода, болезней, бомбежек и обстрелов погибли 640 тысяч мирных жителей. Слава Богу, герои шоферы по льду Ладожского озера вывезли из города 550 тысяч женщин и детей.

Выходило: Гитлер возвращал себе славу непобедимого фюрера. Его маги гнали тьму на Россию. Она же советская. Безбожная. Ею правят гонители Христа. Так представлялось чародеям сверхсекретных бункеров и замков – хранителей Третьего рейха.

Но в Ленинграде на Пасху 1942 года вокруг уцелевших церквей шли крестные ходы с горящими свечами.

Пасха пришлась на апрель и совпала с 700-летием победы святого князя Александра Невского на Чудском озере, победы пращуров над немецкими рыцарями.

«…Признает ли наша Церковь себя гонимой большевиками и просит ли кого об освобождении от таких гонений? – вопрошал Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий в предисловии к книге «Правда о религии в России», и давал ответ на вопрос: – Для тех, кто убежден в наличии гонений, линия поведения, принятая нашей Церковью в отношении фашистского нашествия, конечно, должна казаться вынужденной и не соответствующей внутренним чаяниям Церкви, а молитва о победе Красной армии может казаться лишь отбыванием повинности, проформой, иначе говоря, одним из доказательств несвободы Церкви даже в стенах храма…

В своей внешней обстановке беспомощности мы могли рассчитывать только на нравственную силу канонической правды, которая и в былые времена не раз сохраняла Церковь от конечного распада. И в своем уповании мы не посрамились…