Непобежденные

– Не волнуйся, батюшка. Это так…

– Да что так?

– Война, а мы читаем, как прежде. Но ведь и тогда, без немцев, ты читал, а я в окно смотрела: придут – не придут? На святом Слове запрет от властей… Викторин! Как же можно было жить-то хорошо! А жили с оглядкой. Все дни, что нам дадены, мы жили с оглядкой. В страхе.

Отец Викторин вскинул голову:

– Нет! Поля, нет! Мы жили великой жизнью. Мы не отрекались. Страшиться, верно, было. Но мы не отрекались от святых книг. Мы их читали, читали вслух… У Златоустого здесь как раз о нас сказано: «Опять говорю и не перестану говорить: Бог принимает наши приношения не потому, что нуждается в них, но потому, что хочет, чтобы и через них выражалась наша благодарность».

– К нам Олимпиада.

– Посматриваешь в окно?

– Приучили.

Отец Викторин закрыл книгу, встал:

– Чтобы закончить разговор, вывод таков: Богу приносить надобно драгоценнейшее.

– Русские это умеют.

– Ты о чем?

– Русские люди жизни кладут за правду.

Постучали.

– Я открою, батюшка.

Пошла в сени и вернулась. Поглядела отцу Викторину в глаза:

– Ты проповедь хочешь сказать о Каине?

– Думаешь, это наивно, когда столько неверующих? Но кого-то уберегу! Господь отвратит иных через пастыря от окаянства.

Олимпиада румяная, веселая, от нее лесом пахнуло, но глаза будто медлят и всякое движение чуть приторможено, проверено мыслью.

– У нас проблема, отец Викторин. В больнице на излечении – четверо из леса. Двое из них после операций. Однако все уже ходячие. Выписывать опасно: главная врачиха в каждом раненом видит партизана. Проверку, боимся, устроит, пригласит следователей из конторы Айзенгута. Ночью в больнице охрана усиленная. Бежать днем – из города не выйдешь.

– Хромые среди ваших партизан есть? – спросил отец Викторин.

– Хромых нет.

– Пойду к Бенкендорфу за разрешением крестного хода. У больницы отслужу молебен. С крестным ходом уйдут. Надежные люди разберут их по домам. Ночью покажут дорогу.

Отец Викторин не мешкая оделся.

Бенкендорф принял священника, отложив текущие дела.

– Думал о вас, и вы пришли! – У коменданта Людинова настроение было хорошее. – Отец Викторин! Я плохо знаю о первых шагах восхождения по служебной лестнице моего великого предка.

Батюшка обрадовался. После бесед о шефе жандармов комендант бывает сговорчивым.

– Граф Александр Христофорович, еще не достигнув пятнадцати лет… – Отец Викторин сделал вид, что вспоминает. – Да! Пятнадцати не было – 1798 год. Так вот, тогда еще не граф, но дворянин потомственный. Вступил в лейб-гвардии Семеновский полк унтер-офицером. А уже 31 декабря того же года был произведен в прапорщики с назначением флигель-адъютантом к императору Павлу.

Комендант Людинова просиял:

– Выходит, юный Бенкендорф привлек внимание такого строгого и такого справедливого государя, каким был Павел Первый. – Александр Александрович поднялся, вышел из-за стола, глядел на портрет предка. Спросил: – Скорее всего, перевод на Кавказ не был случайностью?

Отец Викторин чуть приподнял плечи:

– Я знаю, что ваш пращур стремился принять участие в военных действиях. Он сражался под командованием князя Цицианова. Участвовал в штурме форштадта крепости Ганджи, выказал беспримерную храбрость в сражении с лезгинами и за эти подвиги был награжден орденами Святой Анны и Святого Владимира четвертой степени. Позже граф был направлен на остров Корфу, где формировал легион в тысячу бойцов из албанцев и сулиотов. Сулиоты – греко-албанцы, католики. Это было в 1804 году.

– В двадцать один год – опытный офицер! Замечательно! – Александр Александрович усадил отца Викторина на диван под портретом графа Бенкендорфа, сел рядом:

– Что вас привело к нам, замученным текущими делами?

– Прошу разрешить проведение крестного хода. Отслужу молебен перед больницей, где много страдающих, и панихиду на могилах. Возле больницы есть захоронения…

– Дело богоугодное. Я рад, что вы участвуете в жизни города! – Посмотрел долгим, вопросительным взглядом: – Знаете, вы мне понадобитесь для очень важного и очень непростого дела. Но это потом…

С крестом по Людинову

Крестный ход для города – событие. Невиданное в последние лет двадцать. Шли все, кто был на службе. В храме три десятка человек, почти что многолюдье, а на площади зрелище сиротское. Десять человек с хоругвью, с иконами. В облачении отец Викторин, за ним семь человек хора, далее народ – большая капля.

Священнику всегда хорошо, всегда на службе, ему даже одному не страшно – он с Богом. А за Людиново за столь жидкое шествие неудобно…

И вдруг толпа мужчин, густая, организованная. Встали за женщинами-прихожанками. И – робкое движение бабушек обрело уверенность. Хор запел радостно, стройно.