Непобежденные

Теперь из тоннеля вышли стремительно. Бойцы с обочин пути махали шапками, кричали радостное.

— Убрать дым! — приказал командир, чтобы не обнаружить себя раньше времени.

Миновав выемку, бронепоезд выехал на открытое пространство, сплошь усеянное атакующими немцами, огнем десятка пулеметов, орудийными залпами расчистил себе дорогу, ворвался на станцию. С высоты бронеплощадок далеко видно, наблюдатели быстро засекали цели, и артиллеристы тотчас ловили эти цели в прицелы. Танк высунулся из-за полуобвалившейся стены, его в упор расстреляли стомиллиметровки бронепоезда. И еще был танк, и еще. Стволы раскалились, краска на них коробилась. Кто-то накинул на ствол мокрую шинель, чтобы быстрей остывал. И на других стволах появились мокрые шинели и одеяла.

Так он и маневрировал возле станции, увешанный шинелями и одеялами. И маневрируя, все грохотал пушечными залпами, все рассыпал длинные пулеметные очереди.

А навстречу уже катилась волна контратаки. Краснофлотцы и красноармейцы раздирали рты в неслышных криках «Ура!», штыками выковыривали немцев из воронок, из-за камней и строений.

— Ура! — кричали артиллеристы и пулеметчики на бронеплощадках. — Станция наша!…

Все понимали: удержать эту груду развалин, называвшуюся когда-то станцией Мекензиевы горы, значит, спасти Севастополь.

XVIII

Многое решала артиллерия. Не будь точных залпов, заставляющих умолкать вражеские батареи, не будь мощного заградогня, опустошающего цепи противника, как бы совсем обезлюдевшие подразделения сдержали бешеную лавину штурма? Да и в ближнем бою, когда приходилось, артиллеристы показывали образцы стойкости. Военком полка Богданова батальонный комиссар Иващенко, когда полковой НП остался без прикрытия, пошел с гранатами на танк. И подорвал его. И был сражен пулеметной очередью?…

А с чем сравнить выдержку капитана Бундича, командира дивизиона 107-миллиметровых орудий из артполка того же полковника Богданова, когда прямо на его позиции начали отходить остатки стрелковых подразделений? Артиллерия не может без пехотного прикрытия. А тут батареи оказались впереди пехоты. Между ними и наступающими немцами была пустота. Точнее, не пустота, а поле, на котором все мельтешили те же бойцы стрелковых подразделений, преследуемые наступающим противником. Ни оттянуть орудия на запасные позиции, ни вести огонь прямой наводкой. Двенадцать расчетов стояли у заряженных орудий и ждали. До первых шеренг атакующих немцев оставалось не больше тридцати метров, когда Бундич смог подать команду «Огонь!» Как они отбились, артиллеристы, трудно было представить. И еще труднее представить, что осталось от тех наступающих шеренг противника, напоровшихся на шквальные залпы в упор…

Очень многое решала артиллерия. Если бы побольше снарядов…

Впрочем, теперь, в конце декабря, грех было жаловаться, не то, что прежде, когда «сорокапятки» и 152-миллиметровые орудия остались вовсе без боеприпасов. Артиллеристы береговой батареи Драпушко, на которой как раз и стояли 152-миллиметровки, чуть не плакали: «Не давайте нам хлеба, но дайте снаряды!» Сейчас особенно дикими казались ошибки, когда в октябре и даже еще в начале ноября снаряды к этим пушкам увозились из Севастополя на Кавказ. Потом снаряды повезли обратно, но хватило их ненадолго. Работники боепитания разыскали на складах Сухарной балки и Инкермана 600 снарядов 5-й категории, еще перед войной приготовленных к отправке на завод, на перешивку, и пустили их в дело, принялись сами исправлять забоины ведущих поясков, с лупами искать трещины. Очень рискованная была затея. Попади в ствол орудия снаряд с трещиной по корпусу и… гибель всего расчета неминуема. Но на огневых позициях и этим рисковым снарядам были рады.

Теперь, в самом конце декабря, остро не хватало людей, — пополнения, которые прибывали, все были в бою, — но небольшой запас боеприпасов на огневых позициях имелся. На день-два вражеского штурма его должно хватить, а больше Манштейн не выдержит, начнет перебрасывать войска на Керченский полуостров.

Командарм размышлял обо всем этом спокойно, словно уже пришла пора подведения итогов. Еще ничего не было ясно, противник упорно рвался к Северной бухте, и оставалось до нее местами не больше двух-трех километров, поступающие с передовой сведения не давали пока что никаких оснований для самоуспокоения, но Петров именно самоуспокаивался. Что-то происходило в нем самом. Предчувствие? Дай бог, чтобы это было предчувствие победы.