Непобежденные

«Нелегко будет здесь работать», — подумал Бочаров и заспешил к выходу. День был ясный, голубизну неба скрадывала тонкая облачная вуаль, но Карантинная бухта, видневшаяся неподалеку, голубела сочно, зовуще. Руин Херсонеса из-под горы не было видно, но Бочаров знал, что они тут, только подняться по склону, и он, давно собиравшийся поглядеть их, заволновался: самое время сейчас, другого случая может не представиться.

Тропа была суха, желтые колоски прошлогодней травы тянулись через нее с обеих сторон, словно хотели достать друг друга, перехлестнуться стеблями, закрыть проход. Снова подумал Бочаров о застывшей в непонятном оцепенении ударной группировке армий там, на Керченском полуострове, которым так хотелось протянуть руку отсюда, из Севастополя. Просохло ведь, чего не начинают? Дождутся, Манштейн начнет… Вспомнился Мехлис, корректный в разговорах, но слишком самоуверенный, не терпящий возражений, мелочно обидчивый. Такое простительно взводному, да и то не очень…

Херсонес открылся сразу весь — квадратами фундаментов домов, вытянувшихся вдоль узких улиц, булыжником тысячелетних мостовых, изъеденным временем известняком крепостных стен. Город, в который, по словам Страбона, «многие цари посылали детей своих ради воспитания духа». Сразу вспомнился очерк Максима Горького о Херсонесе: «Так погиб этот город, существовавший два тысячелетия, и вот ныне лежит труд двадцати веков — неустанная работа сотни поколений людских, лежит в виде груд щебня, возбуждая видом своим тоску и много мрачных дум. Жизнь создается так медленно и трудно, а разрушается так быстро и легко…»

— Что у этих древних получше камней не нашлось?

Бочаров резко обернулся, увидел незнакомого флотского старшину в форменке, вымазанной известкой.

— Вы откуда взялись?

— Оттуда, — он махнул рукой вниз. — Командир велел идти с вами.

— Зачем?

— Может помочь чего. — И считая такое объяснение исчерпывающим, он снова кивнул на пористые камни. — Чего такие издырявленные, будто крупнокалиберным лупили?

— Время, — сказал Бочаров. И вспомнил Шекспира, процитировал: «Осада тяжкая времен незыблемые сокрушает скалы». Время все кромсает, как артиллерия, а то и посильней.

— Время, — недоверчиво хмыкнул старшина. — Вон Максимов бежал на камбуз, а тут снаряд. И нет Максимова, и ничего не осталось.

— Это неправда, что ничего не осталось.

— Точно говорю. Даже пуговицы не нашли.

— Дело осталось.

— Какое у него дело? Жениться и то не успел. Даже немца ни одного не убил?

— Другие убили.

— Так то другие.

— Все мы — один организм, одно сообщество на дороге жизни. — Эти руины были как законсервированное время, понуждали к философствованиям и обобщениям. — Каждому выпадает свой отрезок жизни. Но каждый этот отрезок, так или иначе, вплетен в общее дело. Это как канат. Если расплести, видно, что состоит он из множества коротких и слабых волокон. Но ведь вместе-то — канат…

Он пошел по древнему булыжнику, ступая осторожно, как по музейному паркету.

— Я вот все думаю, — заговорил старшина, — хорошо было этим древним, освоил свое копье или там саблю…

— Мечи тогда были, акинаки назывались.

— Вот я и говорю: мечи, луки, стрелы там всякие, накопил силенки и, глядишь, уже герой, Геракл.

— И храбрости, — не оглядываясь бросил Бочаров, подумывая не отослать ли этого словоохотливого моряка назад.

— Ну, и храбрости, и ходи кум королю, никого не бойся. А тут герой не герой, а на брюхе ползай. Какой-нибудь сопливый ефрейтор нажмет на спусковой крючок и — привет маме.

— Ползать не хочется?

— Унизительно как-то.

— Эк вас, флотских, заедает, — засмеялся Бочаров. — Хочется, чтобы ленточки развевались?

— А что — красиво.

— Сколько уж вашего брата, не переодевшихся в пехотное, за свой форс головой поплатились.

— Дураки были, вот и поплатились…

— Красота нужна на параде да еще в самодеятельности, — сердито сказал Бочаров. — А в бою требуется умение. Умение сейчас и есть красота.

— И мужество, — как ни в чем не бывало, возразил старшина.

Бочаров заинтересованно посмотрел на него, спросил:

— Как ваше имя?

— Старшина первой статьи Кольцов.

— Говорун вы хороший, товарищ Кольцов. Может вас к политработе приспособить?

— Не гожусь я для этого.

— Почему же?

— Да я ж разведчик, товарищ бригадный комиссар.

— Ага, — догадался Бочаров. — Из госпиталя попал сюда на работы, как выздоравливающий?

— Так точно, — заулыбался старшина. — Похлопочите, а, товарищ бригадный комиссар? Чтобы не держали тут боевого разведчика.

— Это не по моей части. А вот поговорить с вами — пожалуйста. Как вы сказали? В бою нужны умение и мужество? Так вот, вы забыли упомянуть еще верность присяге, любовь к родине, готовность умереть за свой народ. Историю делают люди, каждый без исключения. И от того, как ее делают сегодня, зависит, какой она будет завтра. Вы меня поняли?

— Я-то понял…

— Веру в будущее народы находят в величии своего прошлого. Так что давайте-ка, поглядим на эти камни. Вернетесь к своим разведчикам, расскажете.