Непобежденные

Командарм сидел, сжав голову руками, думал. И вдруг увидел колонну конников, идущую по межбарханной котловине. Раскачивались на барханах серые кусты осоки, прозрачные низкорослые саксаулы, изредка печально поникшие песчаные акации. И вдруг впереди желтое пятно совершенно голых, вытоптанных песков — колодец. Поскакали наперегонки. А колодец забит трупами людей и лошадей. Колодец Султан-биби — «Мечта путника». Абду-Саттар-хан, за бандой которого гнался тогда отряд Петрова, не оставлял надежды на легкую победу. Что делать? До ближайшего колодца Такай-Кудак двое суток быстрого хода. А вода на исходе. Если и Токай-Кудак постигнет судьба Султан-биби, то отряд окажется на грани гибели. Возвращаться? Но их задача — громить врага, а не думать о своем спасении. «Вперед»! — приказал Петров. И уже в пути подумал, что этот последний колодец басмачи скорей всего не решатся уничтожить. Бандит не может не думать о своей шкуре…

Голова сорвалась с руки, и Петров очнулся. Понял, что измученный мозг и во сне ищет выхода из безвыходного положения.

Тогда, в пустыне, он правильно рассчитал: чувствуя себя в безопасности, бандиты беспечно отсыпались после трудного перехода через пески. Их окружили, атаковали, перебили всех до единого. А теперь? Что придумать теперь? Если бы побольше снарядов, можно бы заставить Манштейна прекратить наступление. Несмотря на огромное количество сконцентрированной здесь техники. Недавно разведчики каким-то образом раздобыли донесение немецкого командования гитлеровской ставке. «Сухопутные войска выступили с такой артиллерией, которая по своему количеству и силе впервые применялась в германской армии». Авиационное превосходство врага и вовсе несоразмерное. На полсотни наших самолетовылетов ежедневно приходится до тысячи и больше немецких…

И все же вымотаны немцы до последней возможности. Недаром идут и идут к ним подкрепления, перебрасываются даже с Украины. Недаром немецкое радио называет Севастополь самой неприступной крепостью мира и жалуется на то, что германские солдаты никогда не наталкивались на оборону такой силы…

Шелохнулась дверь, и командарм поднял голову.

— Что? — спросил, увидев в дверях Юрия.

— Там этот корреспондент просится. Я говорю: не время.

Командарм несколько мгновений смотрел перед собой. И встал.

— Зови!

Колодан не видел командарма неделю, но он удивился перемене, произошедшей во всем его облике: кожа на лице серого цвета, веки припухшие, взгляд неподвижный, тяжелый. Показалось на миг, что перед ним совсем другой человек — не бравый генерал, какой все время оставался в его представлении, а пожилой, чертовски усталый профессор.

— Извините, у меня не праздное любопытство, — поторопился оправдаться он.

Петров поверх пенсне пристально посмотрел на него.

— Я потому и пригласил вас, что считаю дело, которым вы занимаетесь, весьма важным и ответственным.

Он замолчал, и Колодану подумалось, что на этом интервью и закончится, потому что мысли командарма целиком там, на передовой. Но Петров заговорил вновь:

— Мы, военные, защищаем культуру. А ведь создают ее писатели, поэты, композиторы, художники…

— Не только, — вставил Колодан.

— Конечно. Народ творит культуру. Народ ее и защищает. Потому такая поразительная стойкость.

— Действительно, поразительная, — поспешил согласиться Колодан, — можно сказать, неслыханная стойкость. Скажите, какая часть защищает Константиновский равелин?

— Там нет никакой части. Горстка бойцов, отбившихся от своих подразделений, краснофлотцы из охраны рейда. Несколько десятков человек. Впрочем, и тех, наверное, уж не осталось.

— Но ведь кто-то защищается. Только что слышал стрельбу.

— Народ защищается, — сказал Петров, нервно глянув на него поверх пенсне, как на непонятливого ученика. — А народ, как известно, бессмертен…

Резко растворилась дверь и в каморку командарма вошли несколько человек. Колодан узнал некоторых — Крылов, Моргунов, Рыжи… По озабоченным лицам их понял: аудиенция окончена. Посмотрел на командарма. Тот развел руками.

Но Колодан не ушел. Топтался в коридоре, вглядываясь в людей, вслушиваясь в глухие голоса подземелья, стараясь все подметить и запомнить. Воздух тут был свинцово-тяжелый, пахнущий табаком. От духоты тело покрывалось испариной.

Когда группа генералов вышла, он сунулся было к двери, но адъютант, еще полчаса назад такой добрый и отзывчивый, теперь был суров и неприступен.

Через минуту Петров вышел сам.

— Вы еще здесь? — спросил он, увидев Колодана. — У вас есть какое-нибудь дело в Севастополе, кроме того, о котором мы с вами не успели договорить?

Он опешил от такого неожиданного вопроса, сбиваясь, заговорил о том, что долг корреспондента быть там, где труднее всего, что сейчас каждое слово из Севастополя на вес золота.

— Нет, нет, — холодно прервал его командарм. — Отправляйтесь на Большую землю.

— Я хочу остаться… Я вместе с вами…

— Отправляйтесь. Сегодня я могу дать вам место в самолете, за завтра не ручаюсь. — И добавил, помедлив: — Боюсь, что завтра я и себя забуду…