Непобежденный

К тому времени, как Катон и его товарищи прибыли на пир, большинство остальных гостей уже разместились за длинными столами, протянувшимися через весь зал. В дальнем конце находилась огромная полукруглая ниша с поднятым относительно остального уровня полом, где должны были расположиться император и его приближенные со всеми удобствами. Ближайшие к возвышению столы и ложи предназначались сенаторам и их женам. Далее располагались места для принадлежащих к сословию всадников и других влиятельных гостей. На взгляд Катона, мест здесь было где-то на тысячу человек. Усадив сына, он потянулся. Рядом с ним были Макрон и тесть Катона, сенатор Семпроний, невысокий коренастый мужчина с серьезным лицом, покрытым морщинами, и редеющими седыми волосами, которые он старательно уложил, чтобы прикрыть лысину. После триумфа Катон и Макрон сначала зашли в дом на Квиринале, чтобы переодеться из военных туник и доспехов в простые туники и удобную обувь из мягкой кожи. Семпроний, приверженец традиций, был одет в белую тогу с узкой красной полосой, символизирующей его принадлежность к патрициям. На Луции была туника, купленная его матерью еще до его рождения. Она была ему немного велика, отчего он казался даже младше своих двух лет. Дернув плечами, чтобы льняная ткань получше улеглась на его плечах, он поднял взгляд и застенчиво улыбнулся, смотря на Катона.

Безмятежные серые глаза и волосы напомнили Катону Юлию, и у него заныло сердце от тоски по жене, даже несмотря на ее измену и все те неприятности, которые она оставила ему в наследство.

— Похоже, нынче мы сможем от пуза наесться! — сказал Макрон, ухмыляясь и потирая волосатые руки.

Еще бы, столы были просто покрыты корзинами с небольшими буханками хлеба и подносами со сладкой выпечкой и другими деликатесами, чашами с фруктами, такими, что некоторые из них Катон видел впервые в жизни. Стояли серебряные кувшины с вином, и, похоже, многие гости к ним уже изрядно приложились, судя по тому, как громко они разговаривали и смеялись, расположившись у столов.

— Ешь, Макрон, только другим что-нибудь оставь.

— Уж постараюсь, но герои — в первую очередь. А сейчас мы два самых больших героя в Риме. Намерен по максимуму этим воспользоваться, пока об этом не забыли.

Семпроний улыбнулся.

— Ты прав, центурион. Пройдет месяц, и чернь обо всем забудет, снова споря и дерясь по поводу того, чья колесница лучше ездит.

— Желтые, — тут же ответил Макрон. — В этом нет сомнения.

— Желтые, вперед! — пискнул Луций, выбрасывая вверх крохотные кулачки. — Желтые, вперед!

— Каков, а! — с радостным смехом сказал Макрон, взъерошив малышу волосы. — Когда подрастешь, дядя Макрон обязательно возьмет тебя на гонки колесниц. Если твой папа согласится.

— Почему нет? — ответил Катон. — Может, к тому времени от некоторых вредных привычек избавится заодно.

Макрон покачал головой и вздохнул.

— Зануда.

— За… что? — с расширенными глазами переспросил Луций.

Взрослые усмехнулись, а затем лицо сенатора снова стало серьезным.

— Ты принял окончательное решение, Катон? — спросил он.

— Да, господин. Я уверен, что ты вырастишь его хорошим человеком. Если я проживу достаточно и боги дадут мне шанс на военную добычу, то я смогу купить другой дом. Для меня и Луция. Пока что у меня нет выбора. Я не могу взять его с собой на войну.

— Но ты же не на войне, — сказал Семпроний и коснулся руки Катона. — Катон, я привык к тебе, ты мне как сын. Почему вам обоим не жить у меня?

Катон печально улыбнулся.

— Хотел бы я быть на это способным. Но меня слишком терзают воспоминания о Юлии. Мне надо быть подальше от Рима.

— Но ты ведь только вернулся.

— Да, но это не было тем возвращением домой, которого я ожидал. Боль еще слишком сильна.

Семпроний задумался, а затем кивнул.

— Думаю, я понимаю тебя. Когда ты должен покинуть твой дом?

— К концу месяца. Тавр уже оформил нужные документы. Я поручил Аматапу продать все домашнее имущество и отдать деньги тебе для Луция. В том числе деньги за серебряное копье, когда оно будет продано.

— Тебе нет нужды делать это. У меня хватает денег.

— Это твои деньги, господин, — напряженно ответил Катон. — Я не приму благотворительности ни от кого ни для себя, ни для моего сына.

— Луций мне внук, — мягко ответил Семпроний. — Моя плоть и кровь.

Катон увидел в его глазах обиду и пожалел, что высказался столь резко. По правде сказать, он хотел порвать все связи с Юлией, какие только возможно. Нельзя винить сенатора в том, как вела себя его дочь, но тем не менее он есть и всегда будет напоминанием о ней. Как и Луций, признался себе Катон.

— Ты и так много сделал для Луция, — сказал Катон. — И я благодарен тебе.

Макрон стоял поблизости, и в этот момент у него в животе громко заурчало. Семпроний кивнул в его сторону.

— Кое-кому пора поесть. Когда увидимся?

— Возможно, завтра, господин.

Они посмотрели друг другу в глаза, и сенатор кивнул.

— Что ж, хорошо. Приятного аппетита. А ты, Луций, веди себя хорошо. Иначе тебя никогда не примут в Сенат.