Непобежденный

Глаза малыша озорно блеснули, и он прижался к ноге Катона, будто ища защиты. Катон испытал ни с чем не сравнимую радость и нежно погладил сына по голове, глядя, как Семпроний пошел к столам, за которыми расположились сенаторы. А затем взял сына за руку и слегка потянул.

– Ладно, Луций, пойдем.

Мальчишка поглядел на Макрона и мгновенно схватил центуриона за большой палец свободной рукой. Макрон радостно улыбнулся.

– Вот оно! Трое парней будут весь вечер веселиться в величайшем городе мира! Что может быть лучше?

– По крайней мере, одному из парней придется лечь спать пораньше. И не думаешь, что ему надо немного подрасти прежде, чем он начнет пить и шляться?

– Справедливо. Пока что пусть пробавляется фруктовыми сладостями. Прочие попробует, когда вырастет. Хорошо, парень?

Макрон подмигнул Луцию.

Луций попытался подмигнуть в ответ, но у него получилось лишь пару раз открыть и закрыть глаза.

– Сладости! – сказал он, кивая.

Катон тихо застонал и умоляюще возвел глаза к небу.

– Во имя богов! Юпитер, Величайший и Всемогущий, прошу, избавь моего сына от пороков старых вояк, таких как центурион Макрон.

Они подошли к одному из столов, поближе к месту, предназначенному для императора и нашли свободное ложе. Возлегли, а Луций сел между ними, скрестив ноги. Императора долго ждать не пришлось. Зазвучали трубы, возвещая прибытие императора и свиты, и все гости встали, ожидая, пока Клавдий и его приближенные займут места. Мимо возвышения прошла еще одна группа людей, и Катон увидел Каратака и его родных, унылых, но все-таки живых. Им предстояло привыкнуть к своей участи, провести остаток дней вдали от родины, в золоченой клетке Рима. Снова зазвучали трубы. Император начал есть, и все остальные гости устроились за столами и тоже начали вкушать пищу.

Макрон мгновенно протянул руку к подносу с выпечкой. Положив несколько печений на бронзовую тарелку, он поставил ее перед собой и Катоном.

Луций с подозрением откусил с края, скорчил рожу и бросил сдобу на тарелку. Макрон же принялся за еду с удовольствием и налил себе полный кубок вина. Катон неторопливо жевал кусок соленой свинины со специями. Поглядев по сторонам, он заметил, что многие искоса поглядывают на него и Макрона и шепчутся. Похоже, сегодня они получили изрядную известность, как и сказал Семпроний. Что несколько беспокоило Катона. В конце концов, он и Макрон всего лишь исполняли свой долг. В тот момент они не думали ни о какой награде, ощущая лишь озноб от опасности и сухость в горле да страх, что можно получить серьезную рану и стать калекой, объектом жалости. Фортуна пощадила Катона и его друга. Однако она не была столь же щедра к их боевым товарищам, оставшимся на полях боев в Британии, порубленных на куски и скрючившихся в смертной муке на промерзшей земле. А тот факт, что им выпала честь прикрывать отход легионов, потерпевших поражение от союзников Каратака, не склонивших головы перед Римом и не выказавших ни единого признака, что они когда-либо это сделают, удручал его еще сильнее. Обман, и его, и Макрона сделали частью этого обмана, вводя в заблуждение народ Рима. Такой же обман, каким оказалась его женитьба. Как обещания Юлии вечно любить его. Она лгала, когда писала ему в Британию, писала о своей любви, о своем горячем желании, чтобы он поскорее вернулся…

Столько лжи. Катон закрыл глаза, ему хотелось оказаться подальше от Рима, в Британии, со своими боевыми товарищами. Там все прямо и честно. Исполняй долг, заботься о своих воинах и громи врага. Все то, что имело для него единственное значение на протяжении десяти лет, которые он прослужил под орлами легионов. И сейчас он ужасно тосковал по этой простоте.

– Катон… эй, Катон.

Катон моргнул и повернулся к Макрону.

– Что?

– Ты опять был где-то далеко. Хотел тебя спросить, какие у тебя планы дальше?

– Планы?

– Сам понимаешь. Теперь, когда с этим домом все к чертям пропало.

Катон рассказал Макрону про приход сборщика долгов, но ничего не рассказал про предательство Юлии, которое причинило ему много больше боли.

– Макрон, поаккуратнее можно? Мальчик…

– Ох, да. Прости. Так что ты теперь собираешься делать? Просить новое назначение?

Катон вздохнул.

– Похоже на то. Что мне еще делать? Надеюсь, наше участие в сегодняшнем триумфе даст новые возможности. Честно говоря, я на все соглашусь. Просто, чтобы заняться тем, что я умею делать. А ты что будешь делать? Все еще хочешь пить и это все прочее, пока не упадешь?

– О да! – ответил Макрон, подымая кубок. – И выпью за это.

Он отпил хороший глоток вина и поставил кубок на стол, с удовольствием облизнув губы. Но затем тяжело вздохнул и посерьезнел.

– В любом случае, все так и будет. Кем мне еще быть, как не воином? Я больше ничего делать не умею. Так что, если тебе дадут командный пост, найди местечко для меня. Тебе всегда пригодится хороший центурион. Не из тех раздолбаев, каким в наши дни сразу звание дают. Ой! Прости, Луций. Затыкай уши, когда дядя Макрон такое говорит, хорошо?

– Для меня будет честью, Макрон, если ты и дальше будешь служить со мной, – сказал Катон, наливая себе вина. – За дружбу.