Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время

Нередко можно было слышать, будто после 1526 года Лютер — это просто марионетка в руках немецких протестантских князей, что он перекраивает свою церковно-теологическую программу в угоду их частным или коалиционным требованиям и уподобляется клерикальным дипломатам-макиавеллистам, объявляющим «истинным и христианским» все, что в данный момент идет на пользу папскому государству в Италии.

Эта точка зрения подкупает своей определенностью и простотой, но не выдерживает сопоставления с фактами.

После Крестьянской войны Лютер — преданный и радивый политический советник князей-протестантов, но отнюдь не марионетка и не макиавеллист. Его политическое поведение, в том числе и поступки, представляющиеся выходками и капризами, определяется оригинальной, ранее разработанной концепцией «двух порядков» («божественного» и «мирского») и соответственно «двух планов истории».

Если взглянуть на землю с той высоты, с какой ее видит бог, она, полагает Лютер, предстанет как поле борьбы между церковью Христовой (невидимой) и церковью антихристовой (видимой, папской). В этой борьбе не может быть места дипломатии, примирениям и компромиссам (как, впрочем, и попыткам насильственного ниспровержения римского престола). Тут все решают твердые принципы, а успех дела зависит от чистоты евангельского учения и от усвоения его всею массою христиан.

Иной вопрос — мирские политические отношения, которые мы видим вокруг себя с высоты нашего человеческого опыта. Это многообразные конфликты властей: папской мирской, императорской, княжеской, муниципальной и т. д., — конфликты, в которых по-настоящему компетентны только юристы. Они никогда не получат окончательного, принципиального разрешения. Поэтому компромиссы и полумеры не просто допустимы, но, строго говоря, являются правилом организации грешного людского общежития.

Только учитывая эту двуплановость реформаторского рассуждения, можно увидеть скрытую логичность по видимости импульсивных решений, принимавшихся Лютером после Крестьянской войны.

* * *

В 1523 году развернулась реформация в Цюрихе. В Виттенберге ее инициатор Ульрих (Хульдрейх) Цвингли (1484–1531) почитался за одного из эпигонов Лютера; в действительности же он проводил в жизнь самобытное учение, соответствующее интересам и нравственно-религиозным запросам более развитого и независимого швейцарского бюргерства.

Цвингли поддерживал связи с Эразмом Роттердамским и находился под сильным влиянием его «философии Христа». В Эйнзидельне, Цюрихе он нападал на индульгенции, а в 1519 году добился их запрещения. Реформаторская проповедь Цвингли с самого начала имела более определенную, чем у Лютера, социально-критическую направленность.

В деле церковного преобразования Цвингли также шел дальше виттенбержцев: отвергалась не только месса, но и органная музыка, иконы, картины, украшения, торжественные шествия. Суровое и бесцветное новое богослужение ограничивалось молитвой и проповедью.

Цвингли был сторонником республиканского политического идеала и подчинил ему саму церковную реформу. Однако от демократически-правовых требований швейцарец был еще очень далек. Реорганизация церкви проводилась «сверху», по инициативе городского совета, причем с применением насильственных мер.

В учении об оправдании швейцарский реформатор прямо декларировал то, что молодой Лютер в лучшем случае подразумевал: католическим «делам» он противопоставлял раскаяние, проникнутое идеей нравственного совершенствования. Цвинглианская критика церковной магии носила рационалистический характер.

Из семи таинств, узаконенных католической церковью, Лютер, как мы помним, сохранил лишь два: крещение и причастие (евхаристию). Цвингли провозгласил, что и они, по строгому счету, являются не таинствами, а лишь чувственно-наглядными символическими действиями самой общины. Особенно резко этот, взгляд был проведен им в истолковании евхаристии, что вызвало открытый протест виттенбергских теологов. Таинство причастия стало реформационным «яблоком раздора»: полемика по этому вопросу пробудила не меньшие страсти, чем спор о крещении «двумя» или «тремя перстами» в эпоху религиозного раскола в России.

Лютер отверг католическую догму о пресуществлении тела и крови Иисуса в хлеб и вино. Однако он настаивал на том, что преображенное, вездесущее тело Христа так же «присутствует» в «святых дарах», как и сами нисходящие на человека благодать, поддержка и сила бога.

Уже в 1524 году в «Комментариях об истинной и ложной религии» Цвингли выступил с критикой этой компромиссной и труднодоступной формулы Лютера. Он доказывал, что причащение есть просто акт общинного воспоминания о тайной вечере Иисуса (символе единения) и что Христос лишь настолько присутствует в «святых дарах», насколько слово его овладело духом верующих.