Непобеждённые. Баллады о Солдатах…

А центральная площадь города – площадь Минина – заполнялась людьми, прибывающими со скоростью горного потока. Настоящее наводнение зрителей, поистине людское море, весело колыхалось и разливалось по прилегающим к площади улицам. Улетающие в небо кем-то отпущенные воздушные шары сбивались в стайки и рукотворными облачками плавно перемещались по яркому весеннему небу. Гул голосов, торжественные слова дикторов из громкоговорителей, шумные вздохи-выдохи духовых оркестров – атмосфера праздника будоражила и зачаровывала!

Все ждали наступления темноты – все жаждали салюта, в то время зрелища весьма редкого и желанного. Тротуары, проезжая часть, газоны, скамейки сквера были запружены горожанами и приехавшими сельчанами. Некоторые самые безбашенные в поиске удобных для лицезрения салюта мест взгромоздились на постамент памятника Козьме Минину, расположенному в центре площади, благо милиция в этот священный для советского человека день никого особо не трогала.

Поняв, что меня легко могут затоптать и праздник может окончиться, даже не начавшись, я упорно пробивался к киоску «Газеты и журналы», расположенному неподалёку от упомянутого памятника. Не тут то было! Таких умных, как я, карабкающихся на крышу киоска, вокруг суетилось человек 10. Но друг другу не только не мешали, но и помогали – перевешивались с крыши киоска, протягивали руки и втаскивали наверх очередного смельчака, преимущественно мальчугана. У витрины киоска суетился какой-то мужичок, пытаясь подсадить на руках очередного страждущего праздника и высоты. Правда, страждущий своими габаритами, да, видимо и массой, превосходил щуплого, небольшого роста помощника, но последний не сдался и багровея от натуги, подсадил упитанного мальчугана на крышу.

Почувствовав мой взгляд, мужчина, ростом не достающий мне даже до плеча, обернулся и улыбнулся мне искренней обезоруживающей щербатой улыбкой, явно стесняясь неполного комплекта зубов во рту.

– Сынок, тебя подсадить?

– Спасибо, отец, справлюсь. С праздником!

– Спасибо, сынок, спасибо. Мужичок смущённо одёрнул задравшийся пиджак, застегнул его на все пуговицы и разгладил пустые лацканы пиджака. Пиджак был старый, серого цвета в блёклую клетку с разнокалиберными пуговицами. Старые, но чистые брюки свободно болтались на их обладателе, были явно великоваты дяденьке, но он этого не замечал. Подсадив очередного мальчугана, снова заговорил со мной:

– Сынок, я ведь тоже воевал. Всю войну прошёл, с октября 1941 по май 1945 года, от Горького до Кенигсберга дошёл! Ранен был дважды, в медсанбатах и госпиталях поволялся вдоволь!

Поняв, что с моего места салют будет виден хорошо, а в случае чего можно сигануть на крышу киоска, я успокоился и стал оттаптывать ноги окружающим и остановившимся прохожим, чтобы закрепить свой асфальтовый «плацдарм».

– А медальки-то у меня есть! И ордена есть, сынок! Я ведь и Ленинград освобождал и Сталинград, и Вену с Будапештом брал, за что медальки то имею. А орден Красной Звезды и «Отечественной Войны» II степени мне сами командующие фронтом вручали: генерал-полковник Константин Константинович Рокоссовский в 1943 году и целый маршал Александр Михайлович Василевский в 1945!

– Фронтовик я, сына, фронтовик! На глазах вмиг постаревшего, осунувшегося, сжавшегося, ещё не старого мужчины, но вдруг старика, заблестели слёзы и мокрыми дорожками обозначили не заметные до того морщины. Слёзы повисли на подбородке говорившего, подрагивая и одиноко срываясь вниз. Дрожал подбородок мужичка, дрожал его вдруг севший голос.

– Батя, а что ж ты награды-то сегодня не одел. Торопился на салют, что-ли?

– Нет, сына, не забыл я и не торопился …

– Может успеешь домой сгонять за наградами, батя, до салюта есть ещё время!

– Не успею, сынок, не местный – живу в Починковском районе, из села я!

– Батя … – не успел договорить: где-то недалеко бабахнуло не по-детски и в тёмно-синее уже ночное небо протянулись быстро растущие трассирующие ниточки салютных зарядов.

БА-БАХ!

БА-БАХ!!

БА-БАХ!!!

И ещё раз, и ещё и снова!!!

Высоко над площадью прямо над головами зрителей расцвели-распухли-лопнули огромные нестерпимо яркие грохочущие шары салюта! Красно-бело-розово-серебряные бутоны разрывов фантасмагорическими цветами ослепили ночное небо. Лопнули и погасли. В неподвижном небе пронеслась и исчезла стая перепуганных птиц; лёгкий ветерок уже очищал небесный холст, стирая с него серое уплывающее облако пороховых газов и следы сгоревшей пиротехники, готовя место для нового действа.

Многотысячный выдох толпы и нестройные крики ухнули уже дружным рёвом, повторявшимся и делавшимся всё сильнее и слаженнее с каждым новым залпом артиллерийских орудий, расположенных чуть ниже праздничной площади на одном из уступов знаменитых Дятловых гор.

Толпа вновь пришла в радостное, но неуправляемое и опасное движение. Так и затоптать могут. Я заполошно закарабкался на спасительный киоск, откуда свесились руки других пацанов, кто за руку, кто за ногу, кто за штаны втащивших меня на плоскую крышу. Снизу меня подталкивал мой новый знакомый.

– Идите к нам, отец! Здесь безопасней!