Непоборимый Мирович

Воронцова и Елагин переглянулись, и в комнате на какое-то мгновение воцарилось неловкое молчание, словно он задал не совсем приличный для их беседы вопрос. Наконец Елагин, криво усмехнувшись, ответил ему с интонацией, какой говорят с малым дитятей:

– Эк, вы, братец, недогадливы… Или у вас в армии все такие?

– Какие? – невпопад переспросил Мирович, чем рассмешил и Воронцову, и хозяина дома.

– Да вот такие, – продолжая улыбаться, развел руками Иван Перфильевич, – недогадливые, на шаг вперед ничего видеть не способные. А, может, оно и к лучшему, что ничего не знаете и знать не желаете.

– Нет, вы уж договаривайте, коль начали, – обиженно поджал губы Мирович. – Объясните мне, темному, чего я далее двух шагов разглядеть не могу.

– Вы русский человек? – задал неожиданный вопрос Иван Перфильевич и получил утвердительный ответ. Мирович хотел рассказать о происхождении своих предков, но в данном случае счел за лучшее промолчать. Тогда Елагин продолжил:

– Коль так, то, как всякий русский человек, должны понимать, что ожидает Россию после воцарения Петра Федоровича. Оно и сейчас всякому видно, как он все немецкие манеры и обычаи к себе в Ораниенбаум тащит, откуда только можно. Фридриха почитает как отца родного. Считает, что войну с ним зря затеяли. Это же черт знает что!

– Но и в наследнике течет русская кровь, – попытался было возразить ему Мирович. – Может быть, вы излишне строги к нему?

– Русская кровь нашего наследника погоды не делает. Душа у него все одно немецкой осталась. И это не только мои резоны, но и всех, кто имеет ясный ум и хоть немного думает о том, что случится с Россией через год, а то и раньше.

– Так Екатерина Алексеевна и вовсе чистокровная немка! Или не так?

– Пусть так. Но она хоть и немка, но нас, русских, понимает куда лучше, чем муженек ее, которого вы изволили назвать внуком Петра Великого.

– Екатерина Алексеевна очень переменилась за последние годы, – поддержала Елагина Воронцова, – поэтому вся гвардия видит именно в ней достойную наследницу.

– Тогда почему Шуваловы против нее? Они что, не русаки чистейшие? Или они в ином свою выгоду блюдут? – решил до конца прояснить ситуацию Василий, которого все больше занимал этот разговор, и он почти забыл о своей ране.

– Все-то вам объяснять надо, – с долей участия взглянул на Мировича Елагин. – Вы верно заметили, что Шуваловы свою выгоду блюдут, но они думают, что при Петре Федоровиче окажутся непременно в фаворе, как и нынче. Екатерину Алексеевну они в расчет не берут, а вот вокруг наследника круги выписывают, закидывают крючок то справа, то слева, но без особого на то успеха. Пока Алексей Петрович ходит в канцлерах, им свои делишки вряд ли удастся обделать. А вот ежели на него подозрение падет, что он в сговоре с фельдмаршалом был, да еще и великую княгиню зацепят, то тогда путь для них открыт, и никто их остановить не сможет. Ладно! Что-то разоткровенничался я с вами сегодня. Пойду к себе, – закончил свои пояснения Иван Перфильевич. – Вы не будете против, графиня, если оставлю вас наедине с нашим больным?

– Как вам будет угодно, – смутившись, опустила та вниз длинные ресницы. – Думается, он сейчас нисколечко не опасен.

– Тогда разрешите откланяться, – и с этими словами Елагин пошел к двери, но перед самым выходом остановился и, повернувшись назад, как всегда, не повышая голоса, сообщил:

– Совсем забыл предупредить, что вам предстоит скорое знакомство с начальником Тайной канцелярии.

– Это с чего вдруг? – растерялся Василий. – Я ничего худого не замышлял и в заговорах не участвовал. Зачем мне с ним знакомство заводить?

– Так вам разве неизвестно, что участие в дуэлях расследуется не где-нибудь, а именно в Тайной канцелярии? Вы будете там желанным гостем. Удивлен, что они до сих пор ко мне в дом не пожаловали.

Только тут до Василия дошло, чем грозит ему печально для него закончившаяся дуэль с Понятовским. Он, еще будучи кадетом Шляхетского корпуса, слышал от кого-то, будто бы дуэлянтов допрашивают в каких-то застенках, а после установления их вины, по усмотрению императрицы, ссылают в Сибирь или в иные места на вечное поселение. Но сейчас он никак не мог поверить, что его поступок приведет к таким последствиям.

– Как же мне быть? – ни к кому не обращаясь, спросил он. – Меня действительно могут разжаловать и сослать?

– Могут, как Бог свят, могут. Ладно, ежели в Сибирь, а то и в каземат могут посадить до конца жизни. Мне лично такие примеры известны. Думал, вы в курсе…

– Никак не мог предположить, что защита чести наказуема…

– Мы с вами уже беседовали об этом, – увещевающим тоном ответил ему Елагин, – а вот насчет посещения Тайной канцелярии вы бы поговорили со своим наставником Гаврилой Андреевичем. Глядишь, он и подскажет что дельное, – с этими словами он еще раз поклонился Воронцовой и вышел, тихо прикрыв дверь за собой.

5