Неподдающиеся

Дядя и тетя были крайне удивлены, увидев меня входящим в столовую. Реально обрадовалась моему возвращению только моя двоюродная сестричка — четырехлетняя Симон. Она искренне любила меня и уже тогда обещала выйти за меня замуж. (Мою сестричку ожидала ужасная судьба. Вначале — на глазах у деда и бабки — в Монтрё попадает под машину и гибнет ее дочь… То же — уже в Париже — случилось и с Симон.)

Но в тот новогодний вечер дядя — консерватор по убеждениям — почему-то усмехнулся и сказал:

— Сегодня ты впервые встречаешь Новый год как гражданин русской республики. Невероятно! Как они — эти мужики — посмели?!

Тогда я еще не знал, что встречу следующий — 1919 год около лагеря Ля Куртин во Франции, где находились русские солдаты, отказавшиеся после Октябрьской революции воевать и требовавшие отправить их в Россию.

Не знал я еще и того, что, будучи помкомвзвода 36-го полка 6-й Кавдивизии Первой Конной армии, встречу 1920-й в разведке: на подступах к моему родному Ростову…

Итак, окончилась Первая мировая война. Но в России шла война Гражданская.

Мои швейцарские учителя посоветовали мне вернуться на родину.

Директор Эколь Нувэль — господин Готье — сказал:

— Мы обучили тебя всему! Ты уже вполне образованный молодой человек. И, кроме знаний, еще очень хорошо работаешь руками! Сейчас в России нуждаются в таких людях!..

Еду в Россию

И я — осенью 1919 года — возвращаюсь в Россию, где не был девять лет.

Дома же: красные бились с белыми, и каждый был уверен, что именно он защищает правое дело.

Надо было выбирать, на чью сторону становиться.

Дед Прут сказал:

— Когда идет война, а тебе уже девятнадцать, дома сидеть нельзя… Если победят красные, я останусь нищим. Если победят белые, меня убьют как еврея. Езжай к моему другу — полковнику Дирину в штаб Деникина. Он человек умный, посоветует верно.

Дирин, который знал меня с детства, говорил откровенно:

— Милый Оня, казалось бы, я должен тебя агитировать за белых. Но вот уже несколько дней Днепр течет красный от еврейской крови: «Волчья сотня» генерала Шкуро устроила еврейские погромы…

Естественно, я решил взять сторону красных. И отправился им навстречу.

В деревне Кадиевка — это было 7 ноября — я снял комнату в домике. На горшке сидел двухлетний мальчик. Через 70 лет выяснилось, что тем ребенком был Дмитрий Степанович Полянский, ставший известным советским государственным деятелем.

Пришли красные, и в Кадиевке расположился их штаб. Я пошел туда. Попросил представить меня командующему.

И вот я перед самим Семеном Михайловичем Буденным! Он спросил:

— Чего ты хочешь?

— Поступить, товарищ командующий, в вашу Конную армию!

— А что умеешь делать?

— Я хорошо говорю по-французски, английски и немецки.

— На хрена нам это нужно? — сказал Буденный. — Белые говорят по-русски!

— Но я хорошо езжу верхом!

— Чего-чего?!

— Хорошо езжу верхом.

— Да? — усмехнулся командующий. — Даже мене интересно на это посмотреть. А ну-ка, выйди во двор и взлезь на эту «барышню». — Он показал на кобылу, привязанную к дереву.

Я вышел. Отвязал лошадь и поднялся в седло. Кобыла, почувствовав чужака, сразу — на дыбы, затем начала бить задом.

Но добрые уроки верховой езды, полученные в Эколь Нувэль, сделали свое дело: через пару минут лошадь шла тихим «испанским» шагом.

Буденный высунулся из окна с криком:

— Слазь, дурак! Ты мне коня спортишь!!!

Я покинул седло и вернулся в хату.

На столе лежала казачья шашка. Показывая на нее, Буденный спросил:

А что это?

— Шашка, товарищ командующий!

— Правильно. Иди в строй. Принимай взвод.

Тридцать лет спустя я обедал в Москве у Семена Михайловича. Вспоминая те времена, он сказал:

— Если б ты, Осип, тогда шашку назвал саблей, я бы выгнал тебя вон!

И все же, несмотря на ужасы Гражданской войны, временами доводилось улыбнуться.

Приняв взвод, я обнаружил… китайца! Не очень молодого, небольшого роста пулеметчика на тачанке. Разговор между нами был короткий:

— Ты — ходя? — удивленно спросил я («ходями» тогда в России называли китайцев).

— Ага! — ответил он.

— Неужели настоящий?

— Самый.

— Откуда же ты?

— С Китаю!

— А чего тогда здесь воюешь?

Он взял руки по швам и почти закричал:

— За родная Кубань!

В Полтаву мы пришли в конце декабря 1919 года.

Было это студеным зимним вечером. Сразу же заняли здание Городской управы под штаб нашей бригады. Поужинали чем Бог послал. Уже стали было готовиться ко сну — мы не спали почти трое суток. Но не получилось.

Вошел дежурный и заявил, что там, за дверью, стоит какой-то важный дед, чисто и тепло одетый.

— А чего ему надо? — спросил Григорий Федотов — начальник политотдела.

— Не могу знать! Сказал, чтоб вели его к самому главному.

— Ладно! Хай заходит! — недовольно пробурчал Федотов.

Вошел старик. Он сразу представился:

— Я — Короленко. Писатель, может, слышали? Или, возможно, читали?

— Владимир Галактионович! — я вскочил и почтительно взял старика под руку. — Какими судьбами? Почему вы здесь?

— А я, молодой человек, постоянно живу в Полтаве.

— Товарищи! — обратился я к присутствующим. — Перед вами великий…

— Ну, ну! Спокойно! — перебил меня Короленко. — Не надо так высокопарно.