Неподходящее занятие для женщины. Черная башня

Она права, подумала Корделия. О симпатии речи не было. Ее не очень трогало, что Элизабет Лиминг может сесть в тюрьму; но ей не хотелось, чтобы там оказалась мать Марка. Кроме того, она стремилась навсегда утаить правду о его смерти. Она жаждала этого до того сильно, что сама удивилась своему пылу. Все это не имело теперь для него никакого значения, да он и не мальчик, для которого важнее всего то, что подумают о нем другие. Но Рональд Келлендер осквернил его труп, собираясь превратить его всего-навсего в объект: в худшем случае — для насмешек, в лучшем — для жалости. Она встала Рональду Келлендеру поперек дороги. Она не желала ему смерти, не смогла бы сама спустить курок. Однако он был мертв, и она не испытывала по этому поводу сожаления и не собиралась становиться орудием мести человеку, предавшему его смерти. Мисс Лиминг должна была избежать наказания — этого требовала простая целесообразность, не более того. Глядя в летнюю ночь и прислушиваясь, не зашумит ли полицейская машина, Корделия раз и навсегда приняла как должное громадность и оправданность всего, что она уже совершила и что ей еще предстояло совершить. Никогда больше ее не постигнут угрызения совести или малейшее сожаление.

Мисс Лиминг прервала ее размышления:

— Есть вещи, о которых вы, может, захотите меня спросить, ибо вправе о них знать. Давайте встретимся в часовне Королевского колледжа после вечерней службы в первое воскресенье после дознания. Я пройду в алтарь, а вы останетесь в нефе. Такая случайная встреча будет выглядеть вполне естественно — если, конечно, мы обе останемся на свободе.

Корделии было интересно наблюдать, как мисс Лиминг снова берет руководство на себя.

— Конечно, останемся, — ободрила ее она. — Если мы сохраним хладнокровие, все пойдет, как намечено.

Они еще помолчали. Первой не выдержала мисс Лиминг:

— Что-то они не торопятся. Пора бы и подъехать.

— Уже скоро.

Мисс Лиминг неожиданно засмеялась и произнесла с откровенной горечью:

— А чего нам бояться? Ведь они всего-навсего мужчины.

После этого ожидание не нарушалось разговорами. Шум подъезжающих машин опередил свет фар, озаривших дорогу, выхватывая из темноты каждый камушек, каждую травинку на обочине. Через минуту они затопили светом застывшие в ночи глицинии и ослепили заждавшихся женщин. Машины остановились, фары потухли.

К дверям без спешки потянулись неясные тени. Еще мгновение — и в холле стало тесно от крупных мужчин в форме и в гражданской одежде. Корделия отошла к стене, позволив мисс Лиминг выступить вперед, обратиться тихим голосом к прибывшим и пригласить их в кабинет.

В холле остались двое в штатском. Они оживленно беседовали, не обращая внимания на Корделию. Их коллеги не спешили выходить. Видимо, они засели в кабинете за телефон, потому что вскоре число полицейских возросло. Первым прибыл медэксперт, которого можно было узнать по чемоданчику, даже если бы его не поприветствовали словами:

— Добрый вечер, док. Сюда, пожалуйста.

Сколько раз в жизни ему уже приходилось слышать эти слова! Он с непроизвольным любопытством скользнул глазами по Корделии и прошествовал через холл — низенький всклокоченный человечек с недовольным, почти плаксивым, лицом ребенка, разбуженного среди ночи. Следующим появился фотограф с аппаратом, треногой и тоже чемоданчиком; затем в дверях вырос эксперт по отпечаткам пальцев, следом за которым появились еще двое в штатском; в них Корделия, вспомнив уроки Берни, опознала людей, которым предстояло изучать место преступления. Значит, они причислили событие к категории подозрительных смертей. Почему бы и нет? Конечно, это очень подозрительно.

Хозяина дома уже нет в живых, сам же дом ожил. Полицейские обращались друг другу не шепотом, а нормальными голосами, не делая скидки на присутствие мертвеца. Это были профессионалы, с легкостью выполняющие знакомую работу. Насильственная смерть не таила для них загадок, жертва не внушала ужаса. Они успели насмотреться на мертвые тела: при них по частям грузили в «скорую» останки жертв дорожной катастрофы, доставали крюком утопленников с речного дна, извлекали из липкой земли полуразложившуюся плоть. Они, подобно врачам, ласково и снисходительно обращались с теми, кто не видел того, что пришлось видеть им, держа при себе свои страшные познания. Это тело было важнее многих других, пока дышало. Теперь оно утратило значительность, хотя до сих пор могло доставить им кое-какое беспокойство. Что ж, они будут действовать с удвоенной скрупулезностью, утроенным тактом. Однако то, чем им предстояло заняться, оставалось всего-навсего «делом». Одним из многих.