Неподходящие (СИ)

Она присела рядом с ним сбоку и взяла одну руку в свою. Руки Генри были холодными, как лед. Эрин со страхом подумала о том, что этому виной нисколько плохое отопление в больнице, сколько нежелание Бауэрса жить — от того и сердце слабо бьется. Пальцы Эрин, словно обретя собственную волю, погладили шею Генри, после переместились выше и прошлись по колючей щетине, темной тенью охватывающей его подбородок. Эрин притянулась и поцеловала парня в уголок губ.

Ластишься, как кошка, Эрин. Мне это нравится, но давай не вести себя так на людях. Еще испортишь мне репутацию грозы этой школы. Этого города.

Дример тихо простонала, кладя голову на плечо Бауэрса. Ей не нужно было видеть его лицо, чтобы понять, что на нем все еще нет ни одной эмоции. Сдается, что он уже никогда не начнет ничего чувствовать. Что произошло? Что уничтожило его изнутри? И прекратит ли она когда-нибудь себя винить в том, что не была столько времени рядом? Но смогла бы она это предотвратить…

Генри уже родился последним сукиным сыном, держащим людей под своими ногами еще со времен яслей. Отношения с Дример ничего в парне не изменили. Для простых смертных, присутствующих в его жизни в качестве лишнего мусора, точно. Они не общались до того, как все это началось. Эрин, признаться, вообще боялась к нему лишний раз приближаться слишком близко. А Генри наоборот этого хотел. И однажды что-то подорвалось в ней. Некогда вечное выражения страха на смазливом личике исчезло, а руки сами потянулись к Бауэрсу. И он обвил своими руками ее талию, как в цепи заковал — она больше не сбегала, да и, собственно, не собиралась этого делать. Ей было тринадцать, когда он на всю школу провозгласил ее своей подружкой. И с такой гордостью, будто она была неприступной королевой красоты, а не самой простой девчонкой, к чьим друзьям еще он относился с неприкрытым презрением.

Эрин путалась пальцами в отросших волосах Генри, не зная, что ей сделать еще. Любое ее движение все равно бы не вернуло Генри к жизни. Это было под силу только прибывшим санитарам, на которых парень бросался каждый раз, как бешеная собака. На Эрин он не реагировал. Порой девушке казалось, что рядом с ней он даже не дышит.

Придя в их компанию сравнительно недавно, Эрин успела стать там, пожалуй, самой родной. Реджи однажды написал шутливый список о том, что было с ними всеми «до» и «после» ее появления. Хотя Эрин никогда не могла понять, что позволило парням принять ее в свою компанию так легко.

«Ты симпотная, крохотулька», — говорил Реджи.

«Терпимее кретина Реджи и ебанутого Патрика будешь», — сообщал Виктор.

«Из тебя, как из глины, можно сотворить все, что захочешь», — загадочно верещал действительно ебанутый Патрик.

«Наверно, это все Генри», — думала про себя Эрин, но постоянно что-то мешало ей согласиться с этим утверждением.

Шло время и с каждым днем Эрин узнавала всех ребят получше. Они уже не были в ее глазах отбросами общества или незаконными королями всей школы. Напротив. Эрин считала, что их слава заслуженна. И до внутренней дрожи в собственном теле она хотела стать такой же. Уважаемой всеми на словах и ненавидимой в душе. Парни встречали подобное ее желание с улыбкой, а Патрик открыто скалился. Он преподавал ей парочку уроков о том, как быть плохой девочкой. Как быть той еще сукой. Уроков, правда, было не так много, ибо не хотелось лишний раз злить Генри. В пылу вечной ревности он не выделял людей, которые под нее не должны попадать. Готов был резать всех без разбора.

Эрин поднялась, встала напротив Генри, потом присела перед ним на корточки. Дример взяла его лицо в маленькие ладошки. Ей казалось, что она держит голову куклы, и эти стеклянные и пустые глаза делали ее ассоциации не такими бредовыми. Эрин рассказывала ему парочку сочиненных лично историй о паре школьников, которые катили к ней свои яйца. Она до безумия надеялась заметить хотя бы слабый гневный огонек во взгляде Бауэрса, но нет. Может, она чертова эгоистка, но ей больше всего неприятно было осознавать то, что больше она не нужна. Генри слетел с катушек, да. Это по истине печально. Но Эрин вдвойне печальней то, что она не умеет поворачивать время вспять. Раненое и еще подростковое сердце вопило «Это все, Генри? Это все?!», но вслух Эрин всегда молчала. Нельзя же быть такой сукой.