— Наш груз куда ценнее любых кружев, — отрывисто произнесла Хелен. — Дороже золота и рубинов. Брат, я редко прошу тебя о чем-либо, но заклинаю: не доводи дело до суда. Обещай мне — и я все тебе расскажу.
Так и не сев, Солборн в замешательстве глядел на сестру.
— Он не может пообещать того, что не понимает, — мягко произнес Дарвин. — Сперва расскажите, мисс Хелен, а уж потом выскажите свою просьбу.
— Не могу, — покачала головой Хелен, но поникла под твердым взглядом доктора. — Впрочем, надо… Хорошо, я все расскажу.
Она глубоко вздохнула.
— Том, ты и не представляешь, как ужасно, что ты считал меня преданной рабой этого… шарлатана Рикера. Он ничто, пустое место, просто посредник. Все, что я делаю, я делаю по собственному выбору, а не из подчинения чужой воле. И началось это не два месяца назад, с поездки в Бристоль, а на целый год раньше, когда я была во Франции. Там я увидела невообразимую нищету, отчаявшихся, жалких людей, низведенных до животного состояния. Зато в Париже я познакомилась с группой других людей — мужчин и женщин, — которые жаждут добиться во Франции того, чего недавно достигли американские колонии: свободы.
— Бунт!
— Нет, брат, не бунт. Революция. Эти люди не могут высказываться открыто: король Людовик, с виду такой беспомощный и вялый, окружен мнительными и кровожадными придворными и советниками. Встречи нашего общества приходится проводить тайно: в церквях, в парижских катакомбах, в чистом поле, при свете солнца или свете луны, а то и при свечах. И все равно риск очень велик. Когда опасность разоблачения становится слишком сильной, остается только один выход: подозреваемый должен покинуть Францию, бежать в другие страны. Я помогала беглецам найти убежище. — Хелен Солборн подошла к брату и взяла его за руку. — Том, я обманывала тебя по одной-единственной причине: ради спасения человеческих жизней.
— Я тебе верю. — Но Солборн упрямо не глядел на сестру. — Если король узнает… он и так сходит с ума при одном упоминании американского бунта… он испугается, что зараза разольется и по всей Англии… вспомнят былые толки об измене…
— Любая женщина скорее вспомнила бы о милосердии. Том, у меня не было выбора. Разве ты не понимаешь?
— Это должно прекратиться, Хелен. Сегодня был последний раз.
— Теперь тайна раскрыта. Я соглашусь — если ты не отправишься в Лондон и не предашь их. В Англии около дюжины таких несчастных — и всем им возвращение во Францию грозит неминуемой гибелью.
— Я… я подумаю. — Солборн впервые за это время посмотрел ей в глаза. — Если ты можешь пообещать мне, что здесь нет ничего больше. — Он сел на один из стульев с высокой прямой спинкой. — Что ты больше ничего от меня не скрываешь.
— Брат, я отвечу на любой вопрос, отвечу честно и от всей души. Только не предавай тех, чья жизнь лежит в моих руках.
Дарвин перехватил взгляд Джейкоба Поула и кивнул на дверь.
— Дальнейшее уже не наше дело, — тихонько произнес он, когда они вдвоем вышли на лестницу. — Хелен и Том должны все решить между собой.
— Она уговорит его?
— Она его маленькая сестренка. Она отдастся на его милосердие, и он не сможет ей отказать.
— Эразм, а вдруг это все же измена, — прошипел Поул. — Если у нас произойдет то же, что и в Америке…
— Не произойдет. Короля Георга назвать разумным человеком можно лишь с большой натяжкой, но у нашего народа и парламента достаточно здравого смысла, так что революция нам не грозит. Вот на Континенте положение куда серьезней. Вы же слышали Мэтью Бултона. Франция зашевелилась, в Баварии и Богемии неспокойно. Королевским дворам надо бы следить в оба. В Европе эта проблема встает все острей и острей.
Они как раз проходили мимо спальни Джоан Роулэнд. Горничная стояла на постели во фланелевой ночной рубашке, и сна у нее не было ни в одном глазу.
Дарвин повернулся к Поулу.
— Этого я и боялся. Джейкоб, не сделаете ли мне одолжения? Не могли бы вы успокоить ее и объяснить, что она может лечь в постель?
— Я? Это ведь вы у нас всегда все знаете.
— Мне не хватает вашего таланта по части обращения с перепуганными женщинами.
— Вздор, вы им вечно хвастаетесь!.. Ну так и быть. — Поул свернул в спальню и, бросив через плечо: — Вы у меня в долгу, Эразм, — сменил тон на самый что ни на есть убедительный, однако не преминул чуть повысить голос, чтобы уходящий Дарвин расслышал все до последнего словечка: — Вот, Джоан Роулэнд, вы сами только что видели, как великий доктор Дарвин идет себе баиньки, предоставляя другим отдуваться за него.
Улыбнувшись про себя, доктор отправился в столовую, однако задержался там ровно на столько, сколько потребовалось, чтобы поправить шарф и застегнуть пальто. Спустившись по последнему лестничному пролету в холл, он вышел из дома и зашагал по темной тропе, что вела вдоль утеса на юг.
Настала самая трудная часть.
Дарвин брел еле-еле, уткнув нос в воротник и почти не замечая каменистой земли. Взор его то и дело обращался направо, к морю. Где-то там, в темноте, корабль. Команда, верно, теряется в догадках. Гадает: почему же прервался сигнал и безопасно ли высаживаться на берег?