Неподведенные итоги

Представьте, на двадцатилетнюю студентку, приехавшую в Мос­кву из провинции, свалилась всесоюзная, поистине оглушительная слава. После «Карнавальной ночи» ее имя сразу стало известно всему народу. Тысячи лестных писем. Заграничные поездки. Твор­ческие встречи. Ее рвут на части. А ей, повторяю, всего двадцать лет. В подобной ситуации очень трудно удержаться от того, чтобы не «закружилась головка». Немедленно со всех киностудий полетело множество предложений. И, как водится, в основном приглашали играть более бледные копии героини «Карнавальной ночи». Силы воли, а может, и понимания, что надо отказываться от подобных ролей, не хватало. И на экранах стали появляться персонажи Гур­ченко, напоминающие клише с ею же созданного оригинала. Твор­ческая репутация актрисы от роли к роли падала. Наступило время, когда ее почти не приглашали сниматься или же предлагали нечто очень убогое. И она была вынуждена соглашаться. Ведь жить и есть-то надо! Это были горькие годы. Актриса металась по разным теат­рам, стараясь найти отдушину на сценических подмостках. Людмила Марковна сочиняла музыку и песни, думая, что, возможно, в этом ее подлинное призвание. Ее активная творческая натура искала выход, она старалась удержаться на поверхности всеми силами. Большинст­ву актрис в подобной ситуации уже никогда не удалось бы выкараб­каться из руин. Однако жизнеспособность Гурченко, ее внутренняя душевная мощь, ее любовь к своей профессии оказались поистине неиссякаемыми.

Может, именно этот тяжелый период в жизни заставил ее переду­мать, перечувствовать, перерешить многое. Собственный тяжелый опыт, как мне думается, выковал ее характер и углубил ее замеча­тельный талант. Отныне выстраданное актрисой в жизни стало вхо­дить в ее роли, делая их более личными. Ее образы стали полнокров­нее, объемнее, трагикомичнее, духовнее. И после более чем пятнад­цатилетнего перерыва начался снова путь наверх. В начале семидеся­тых годов к Гурченко как бы пришло «второе дыхание». Удача сле­дует за удачей. От роли к роли оттачивается мастерство актрисы, становясь действительно филигранным. Музыкальные, драматичес­кие, комедийные роли – и в каждой она показывает поразительные грани своего дарования.

Гурченко стала одной из самых популярных, самых любимых наших актрис. И я думаю, что причины всеобщей симпатии не толь­ко в замечательных актерских удачах, но и в том еще, что Гурчен­ко – своя, что она из гущи народной, что ее судьба близка, понятна и импонирует массам. По-моему, Людмила Гурченко своей жизнью совершила подвиг, особенно трудный еще и потому, что он потребо­вал не единовременного порыва, а многолетнего испытания на проч­ность...

Когда сочинялся сценарий фильма «Вокзал для двоих», мы еще не знали, кто должен играть героиню. Но уже второй, третий, чет­вертый варианты киноповести писались не только с целью более точного и глубокого проникновения в жизнь. Выверялась и роль Веры – примерялась, уточнялась, корректировалась с учетом личных и артистических качеств Людмилы Гурченко. Роль как бы «надевалась» на актрису.

«Вокзал для двоих» – мой третий фильм о любви. Им как бы за­мыкается трилогия, в которую входят «Ирония судьбы» и «Служеб­ный роман». Сценарий, написанный Эмилем Брагинским и мной, рассказывал, казалось бы, о том же самом, что и в прежних работах: как в нашей стремительной, изменчивой, быстротекущей жизни два прекрасных, но не очень-то везучих человека находят друг друга. Их знакомство начинается ссорой, взаимной неприязнью, но постепен­но, в процессе всматривания друг в друга души наших героев рас­крываются, с них слетает неприятная шелуха, которая, по сути, ока­зывается оборонительным заслоном.

Так что фабульный ход вещи сильно напоминает предыдущие. Однако самоповторение – творческая смерть. И я надеялся, что эта похожесть окажется чисто внешней. Ведь предметом нашего рас­смотрения стала иная социальная среда. Если раньше мы писали главным образом об интеллигентах, здесь мы погрузили действие в другую обстановку. Привокзальный ресторан, железная дорога, ис­правительно-трудовая колония, рынок стали местами наших собы­тий. Официантка, перекупщики, заключенные и их сторожа, желез­нодорожные проводники, привокзальные хулиганы, милиционеры, рыночные торговцы стали на этот раз нашими персонажами. Исклю­чением являлся лишь один – пианист столичного оркестра Платон Рябинин. Героиню картины, официантку привокзального ресторана, мы символически назвали Верой. Да и имя героя – Платон – тоже было выбрано не без умысла: толстовский Платон Каратаев незримо витал в глубине нашего сознания...

На этот раз сблизить двух наших героев было еще труднее, неже­ли в предыдущих историях. Помимо резкой ситуации, возникшей при их знакомстве, помимо разности характеров пролегал между на­шими героями и социальный барьер, казавшийся непреодолимым. Иное воспитание, разное образование, контраст в материальных ус­ловиях жизни, несовпадение укладов столицы и провинции – разлад во всем. Казалось, невозможно найти между ними хоть какую-ни­будь точку соприкосновения.